— Ты можешь уйти, — повторил усатый, обращаясь к моей спутнице. — Он виноват, пусть и отвечает.
— Вам заплатили, чтобы убить Сергея? — уточнила девушка.
— Нам заплатили за его голову, — ухмыльнулся главарь.
Маро покачала головой:
— Я остаюсь.
Усатый кивнул.
И полетели ножи.
Хмыри, казалось, только и ждали момента, когда им дадут отмашку. Я уловил едва заметные движения кистями — это и спасло мне жизнь. Сместившись в сторону, я ушёл с линии атаки. Маро поступила ещё проще — её шест вычертил две размашистые дуги, со звоном отбив летящие молнии.
Металл звякнул о камни.
Я действую на опережение. Делаю шаг к мужику с битой и резким выпадом вгоняю шест ему в глаз. Конец палки с хлюпаньем погружается в глазницу. Чувак истошно орёт. Я выдёргиваю шест, разбрызгивая кровь по плитам и, не оборачиваясь, заряжаю в живот усатому. Краем глаза замечаю Маро — она сцепилась с хозяином топора.
Усатому плохо, но он ухитряется выстоять.
Сверкающая стальная дуга едва не перерубает моё оружие — успеваю убрать шест, отступить влево с разворотом и на пределе возможностей отбить нож-бабочку.
Быстрая комбинация из трёх ударов.
Обладатель ножей уклоняется от первого и второго, но третий выпад прилетает в кадык.
Всё это время я держал обладателя бабочек на линии между собой и меченосцем.
Усатый заносит меч над головой и проводит классическую связку из двух ударов на уровне плеч. Мне приходится парировать под правильными углами, чтобы клинок не перерубил дерево. Оба раза отточенная сталь свистела рядом с ухом. Тут же контратакую в челюсть — с хрустом выбиваю у говнюка два зуба. Усатый открывается и получает рубящий по шее. Падаю в нижнюю стойку, выстреливаю убийце в колено. Когда чувака подкашивает с раздробленной чашечкой, делаю шаг в диагональ и добиваю главаря ударом в висок. Тут же закручиваю шест, рассчитывая отбить нож…
Вот только ничего не прилетает.
Все наёмники мертвы.
Маро вихрем прошлась по периметру, вырубая врагов. Пока я разбирался со своей тройкой противников, бессмертная постелила оставшихся. Без катаны. Одним шестом.
— Надо проверить, — говорю я.
Девка быстро смекает.
Мы тратим пару минут на прощупывание пульса и анализ ущерба. Мои гаврики уже не встанут. У Маро два мертвяка и один еле живой — с перебитыми конечностями и сломанным ребром. К этому типу я и направляюсь. Передо мной один из метателей. Думаю, из Средней Азии. Лет тридцать, смуглый. Дышит тяжело, хрипит.
— Тебе целитель нужен, — говорю я.
— Отвали.
— Умрёшь.
— Пофигу.
— Я могу организовать неприятную смерть.
Молчание затянулось — пришлось двинуть в сломанное ребро.
— Сука!
— Кто именно тебе заплатил?
— Точно целителя вызовешь?
— Я же пообещал.
Маро с интересом наблюдала за диалогом.
— Ефим Ставрин. Глава рода.
— Где он сейчас?
— В имении Ставриных. Малая Артамоновская, четырнадцать.
— Кто там ещё?
— Без понятия, брат. Думаешь, мы по этой усадьбе бродили? Вася забрал аванс, получил задание. А мы ждали на парковке.
— Кто такой Вася?
— Усатый.
Задумчиво киваю.
— Где аванс?
— У Васи.
Выпрямившись, заношу для удара шест.
— Ты чего? — заорал узкоглазый. — Совсем офонарел? Ты же обещал целителя позвать!
— Смерть — лучший целитель, — глубокомысленно изрёк я, вгоняя шест в глазницу врага.
Метатель ножей дёрнулся и затих.
— У тебя есть право на самозащиту, — раздался спокойный голос Маро. — Как планируешь его реализовать?
Неспешно иду к главарю убийц. Присаживаюсь на корточки, обшариваю карманы, в одном из которых обнаруживается пачка перемотанных резинкой купюр. Снимаю резинку, пересчитываю. Тысяча двести рублей червонцами. Я так понимаю, по две сотни на каждого. Негусто за такую грязную работу.
Деньги прячу в карман.
Поворачиваюсь к бессмертной.
Моя одноклассница успела подобрать меч, приторочить его к рюкзаку и нацепить всё это на плечи. Я подумал о том, что арендованные шесты слегка утратили товарный вид. Надо бы почистить от крови.
— Нанесу визит Ставриным.
— Уверен?
— У меня нет выбора. Они не успокоятся, пока не закатают меня под землю.
— Тогда выслушай пару советов.
Мы направились к лесу.
Глава 32
Кодекс Эфы — весёлая штука. Как, впрочем, и всё законотворчество Российской империи. Я мещанин. безродный, пустое место. Ноль без палочки. Со мной можно делать что угодно, но до определённого момента. До той роковой черты, когда интересы отдельного рода не пересекутся с интересами клана. А интерес старейших родов очевиден — взрастить поколение одарённых, которых можно будет связать вассальными отношениями. Подмять под себя. Укрепиться, обрести ещё большее могущество. Однажды появится боец, которого Эфа выставит на Турнир, одержит победу и вернёт себе статус правящего дома.
Вывод?
Гимназия — это инвестиции в будущее.
А инвестиции нужно защищать.
Слабые отсеиваются, сильные выживают и повышают ранги. Политика Великого Дома навязывается рядовым клановцам. Так что не стоит удивляться закону, регламентирующему правила кровной мести. Ставрины могут расправиться с убийцей своего сына за пределами школы. Это их право. Своими силами либо с помощью наёмников. Вот только и объекту мести разрешено защищаться. Более того, в ходе резни я могу упаковать в гробы весь род, объявивший вендетту. Меня не посадят и не казнят… если я обучаюсь в гимназии.
Долго ржал над этим пунктом.
Соломоново решение. Клан вроде как позволяет своим реализовать право на месть и при этом не сесть в тюрьму за убийство человека. С другой стороны, если вы настолько слабы, что безродный выскочка может перебить ваш род, то хрен с вами — Дом Эфы возьмёт под крыло перспективного воина. Дарвинизм в чистом виде. Каждому лесу — своего санитара.
Вопрос в том, кто из нас остановится.
Я считаю — никто.
Маро рассказала мне всё, что знала о Ставриных. Нет, они не были старейшим родом. И великими бойцами их фамилия не славилась. Напротив, Ефим Ставрин полжизни проходил слугой у Асатиани, выслужился, получил герб и начал лезть наверх, закрепляя влияние и авторитет благодаря торговым связям. Стоп, но откуда торговые связи у чувака, ранее входившего в Квартал Безумия, одну из уличных банд «Мхедриани»? Ответ лежит на поверхности — Ставриным много кто задолжал. Ибо подминал под себя Ефим Герасимович мелких торговцев, пискнуть не давал, собирал дань и рубил пальцы несогласным.
