В коридоре я натолкнулась на молодую женщину лет тридцати с огромным животом. Я в таких вещах не особо разбираюсь, но она определенно должна была вот-вот родить. Не исключено, что в ближайшие десять минут. Чего бы я не очень хотела!
У нее были рыжие волосы, завязанные в два аккуратных хвоста и задорные веснушки по всему лицу, придающие ей особенной прелести.
– Не могу поверить, – прошептала она, разглядывая меня с непонятным выражением. – Как будто время повернулось вспять…
– Что вы сказали? – рассеянно поинтересовалась я, поудобнее перехватывая свою могильную плиту.
Хоть она и была сейчас легкой, но все-таки очень неудобной для транспортировки.
– Вылитая, ну, просто вылитая, говорю… – не сводя с меня широко распахнутых глаз, женщина протянула руку. – Меня Милица зовут. Я когда-то здесь училась… в одной группе с тобой.
Ах, Милица! Старшая сестра Милавицы и жена Митрофана Игнатьча! Вот только что это она такое сказала про группу? Я не ослышалась?
– Со мной?
– С Фрэнни. Френтиной Аштон, твоим оригиналом.
Вот именно в этот момент я и почувствовала болезненный укол в сердце. А еще кое-что вспомнила. Вспомнила это имя.
Фрэнтина. Так меня при нашем знакомстве назвал Влас.
– Впервые слышу, – сухо проговорила.
– Понимаю! – с готовностью кивнула Милица. – Ведь он запретил тебе о ней говорить!
– Он? – мне плохело буквально с каждой минутой этого разговора.
– Влас. Ректор. Он запретил рассказывать тебе о Фрэнтине Аштон. Мужу моему Митрофану – строго-настрого не велел. А ведь Митрофан у нашей группы тоже куратором был. Забавно вышло.
– Да, забавно… – я надолго замолчала, а потом нашла в себе силы спросить. – Влас любил ее?
– Он был от нее без ума, и она вроде бы ответила взаимностью, но затем бросила его ради своего однокурсника, Фила, – с удовольствием поведала Милица. – Если честно, характер у Фрэн был еще тот! Выскочка и двоечница, столичная штучка. Смотрела тут на всех на нас, как на грязь под ногтями. Ума не приложу, почему ректора так на ней переклинило? С ума ведь по ней сходил! Так и любил ее все эти годы, чего она, между нами, совершенно не достойна!
В голосе женщины чувствовалась сильная личная неприязнь. Но это было уже неважно, потому что главное я узнала.
Так вот кем я все это время была для него.
Двойником. Всего лишь копией непревзойденного оригинала. Подделка никогда не сравнится с подлинником, но… Что ж, на безрыбье и рак рыба. А значит, сойдет и фальшивка. Тем более, когда она так удачно сваливается прямо тебе на голову в купальню.
Он никогда не любил меня, именно меня – Февронию Астахову. С моим собственным характером, с моими мыслями, мечтами, надеждами. Всем тем, что составляло суть моего я.
Я получила лишь тень. Тень его былых чувств, неразделенной страсти к Фрэнтине Аштон.
Милица говорила что-то еще, но я больше не могла ее слушать.
Уронив могильную плиту, я просто развернулась и ушла.
Сначала медленно, но затем ускорила шаг. Ноги сами собой принесли меня в избу-читальню.
– Ты выглядишь расстроенной, – участливо заметила библиотекарь Мортимер.
Она сидела за кафедрой, рассматривая какую-то книгу в бордовом переплёте, из которой тянулись и покачивались щупальца, а между страницами мшилась жизнерадостно-зеленого цвета плесень.
– А вы наоборот, – проговорила я просто, чтобы что-то сказать и указала на диковинную книжечку. – Новое поступление?
– Скорее старое, – улыбнулась Мортимер и погладила корешок книжицы. – Ее вернул мне один должник.
Из вежливости я хотела проявить внимание, и даже потянулась прочитать название. Но сейчас мне было точно не до книжек. К тому же сама библиотекарша убрала книгу в ящик стола, с излишней, как мне показалось поспешностью.
– Чем могу помочь?
– Можно посмотреть студенческие газеты пятилетней давности? Здесь же хранится подшивка?
– А что конкретно тебе там нужно? – слегка напряглась библиотекарша. – Может, я подскажу…
– Нет!
Мортимер, покачав головой, ушла и очень быстро вернулась с подшивкой, которую я и начала быстро-быстро просматривать. Может быть, даже слишком быстро и неаккуратно. Так, так, так… Конкурс талантов среди студентов, рецепт волшебного гоголь-моголя, интервью с преподавателем мирографии мастером Сбышевским… Не то все, не то...
Вот оно!
«Студентка возрождает утерянный вид»
В заметке говорилось про Фрэнтину Аштон из группы А-1, которая вырастила в теплицах редкий хищный цветок – Дионею Росянковую. Заметка была совсем небольшой – какая Фрэнтина молодец и все такое. А вот дагерротип рядом с ней красовался на полполосы. Аштон позировала рядом с огромным цветком, у которого была раскрытая пасть, полная острейших зубов.
Вот только это не была Фрэнтина Аштон.
Это была я.
Мой абсолютный двойник. Полная и идеальная копия.
Вернее, это я была копией с нее…
– Вы уже работали здесь в то время? Вы ее знали? – спросила я, показав газетную полосу Мортимер.
– Конечно же. Фрэнни помогала мне в библиотеке, – сдалась Мортимер. – Разыскивала и наказывала должников. Она вернула несколько редких книг, которые я уже и не чаяла увидеть. Очень милая девочка. Я сразу обратила внимание на сходство, но ректор запретил говорить об этом…
– Понятно. Можно, я возьму этот лист?
– Вообще нельзя, но… Возьми. Вижу, что тебе нужно. И да… Можешь не возвращать.
По-моему, она раскусила меня на раз-два-три.
Где можно найти ректора академии? В его кабинете, или в коридорах академии, а, может быть, на занятии, инспектирующим какого-нибудь преподавателя, скажете вы.
И будете неправы.
Ректор Академии Хозяйственной Магии не чурался простой работы, причем делал ее без помощи магии. Руками. Я нашла Власа около поленницы. Он рубил дрова.
Не будь в моей жизни прошедших полчаса, все было бы по-другому.
Я бы просто накинулась на него, такое возбуждающее зрелище ректор представлял в тот момент из себя. Он был в простых черных штанах и сапогах, а выше на нем ничего не было. Обнаженный торс бугрился мышцами и блестел от пота, так же как и его лицо с влажными прядями волос, свисающими надо лбом.
– Феня… – позвал Влас и улыбнулся.
– Да ладно, – усмехнувшись, перебила я. – Можешь не сдерживаться и назвать меня так, как хочется. Фрэнни.
С этими словами я бросила изображение Фрэнтины Аштон на полено. Он не успел сдержать удар. И его топор опустился прямо на ее прекрасное лицо, разрубив газету пополам.
