– Улыбайся, Цыпа, – Марк успевает заметить меня перед дверью в номер, – что за кислая мина? Ты вообще зарабатывать сегодня собираешься?
– Разумеется, – нацепляю на лицо выражение для выступлений, – я выну из него все до копейки.
– Мою долю занести не забудь.
Черная ручка приватного номера мягко поворачивается под моей ладонью. Там в номере – только свет алых ламп, пилон и черный кожаный диван.
– Добрый вечер, – улыбаюсь откровенно, но глаз не поднимаю. Смотрю на туфли, только на блестящие мужские туфли.
Не видеть их лиц – так гораздо проще.
– И тебе привет, Иванова, – вальяжно и медленно тянет клиент с дивана. Голосом, от одного только звучания которого мое сердце прыгает в пропасть.
– П-профессор?
Он, точно он… Эти темные глаза столько раз снимали с меня шкуру на лекциях – невозможно ошибиться.
Господи, господи, господи…
– Профессор, – он издевательски это выдыхает, запрокидывая голову, – что, Иванова, за три года так и не удосужилась выучить мое имя-отчество? Как ты при этом дожила до третьего курса?
Хуже нет ничего – стриптизерше на смене встретить кого-то знакомого.
Но любой другой знакомый не оказал бы на меня такого эффекта.
Просто потому, что ни один другой мой знакомый не испытывает такого желания вышвырнуть меня из университета, как Юлий Владимирович Ройх.
Я… Ну, сама виновата в общем-то. Это моя выходка на первом курсе стоила ему места декана. Я это знаю, поэтому на зачеты и экзамены к нему я всегда хожу, выучив лекции на зубок. Просто потому что знаю, даже этого недостаточно, чтобы он поставил мне приличную оценку. Он меня ненавидит. Это все знают. Даже в деканате уже не удивляются, когда я прихожу оспаривать полученные у него тройки.
– Это твой план? – едко тянет Юлий Владимирович, обдавая меня таким презрением, что дыхание аж перехватывает. – Простоять столбиком все оплаченное время? Ты уверена, что ты выбрала правильное ремесло для заработка? Мне, наверное, стоит забежать к хозяину клуба, обсудить твою “профпригодность”.
Нет, этого я точно допустить не могу…
Из десяти клубов, в которые я пробовала устроиться, только Марк не настаивал на “дополнительных услугах” для клиентов. Только Марк не отпускал похабных намеков и ограничивался только шуточками, не приглашая к себе в кабинет, чтобы “обсудить рабочий график”. Только Марк выдает девочкам браслеты с кнопкой безопасности, на которую можно нажать, если клиент позволяет себе лишнего.
– Что вам нужно? – шиплю я, отчаянно желая провалиться сквозь землю. Сама еще не понимаю, насколько глубоко вляпалась. То, что вляпалась – точно.
Господи, если в универе узнают…
Хотя почему “если”, Катя? Узнают! Непременно узнают. Глянь в лицо Ройха, видишь – глаза горят предвкушением? Вот.
Меня выгонят. Со скандалом. Сбудется его мечта.
– Я оплачивал два часа приватного танца, Иванова, – Ройх расслабленно разваливается на кожаном диване, – не трать мое время, начинай.
Это ведь месть. Да-да, это точно месть. Как хорошо он её охладил. До температуры льда. Разумеется, он понимает, что разоблачения такого уровня – унизительны. Танцевать перед ним – унизительно. Впрочем, по идее – не мне кривить губы. Какая разница? Вот именно что никакой.
Ну что ж. Места в универе я лишусь, но работу потерять точно нельзя. Иначе мамино лечение оплачивать будет нечем. Значит, Ройх должен уйти отсюда удовлетворенным. Насколько это вообще возможно.
– Хорошо, – скалюсь в злой улыбке, – только держите свои руки при себе, профессор! Вам полагается только танец.
Я вижу, как вздрагивают тонкие губы. Брезгливо, неприязненно, но болезненно. У меня есть право на эти слова, он знает.
Только потому, что у меня были эти права – ему не удалось вышвырнуть меня из универа. Просто потому что все знали, что в вопросе меня он предвзят.
– Меньше слов, больше дела, – презрительно бросает он, – это тебе не зачет. Придется постараться, чтобы заработать свои чаевые!
Ну что ж…
Неважно кто он. Мой профессор, папа римский или король Георг четырнадцатый – неважно. Такой же, как и все, мудак с похотливыми глазами. Из тех, кто подается вперед, когда я ставлю ногу на “случайно” забытый стульчик, чтобы поправить якобы сбившийся чулок. Конечно, все это потому, что номер уже начался.
Двухчасовой приват – на самом деле крайне дорогая из-за своей длительности программа. По сути, любой, кто её заказывает, хочет томления на медленном огне, с докаливанием до температуры вулкана.
Да пожалуйста.
Я в этом “шоу-бизнесе” девятый месяц. Я уже знаю толк. Недаром другие стриптизерши из клуба меня не любят. Слишком быстро учусь.
Марк называет это моим талантом. Я – считаю настоящим проклятием. Наверное, не получайся у меня это – я бы не стала даже пытаться. Не подсела бы на эту иголку быстрых денег, способных оплатить счета за мамино лечение.
Но у меня получается.
И бросить сейчас – все равно что приговорить мать к смерти. Долгой, мучительной смерти на улице, потому что квартиры у неё теперь нет, а в мою общагу её не пустят. Да и на работу не возьмут. Сомневаюсь, что пенсии по инвалидности хватит на съем жилья. Оно в Москве дорогое.
А так – врач говорит, у мамы есть шанс на восстановление…
Мои ноги страстно стискиваются на пилоне, я вращаюсь вокруг своей оси и думаю о маме. О счетах, которые смогу оплатить.
О…
– Отвратительно, – едко комментирует Ройх, – Иванова, ты – как вялая рыба. Никаких эмоций. На клиента не смотришь, смотришь сквозь него. Тебе вправду платят за эту халтуру? По-моему, это ты должна приплачивать.
Сволочь. Ему нужно, чтобы я на него смотрела. Ему нужны мои эмоции. Нужно, чтобы я сделала вид, что умираю от желания ему отдаться?
Поднимаю глаза, встречаю взгляд профессора, облизываю губы.
Раз вы так хотите, Юлий Владимирович. Сами пожалеете. Точно знаю. Знаю, что вы – не образцовый, приличный препод. А кобель озабоченный, только и всего.
Искренние чувства?
Что ж, их есть у меня. Правда не вожделение, ни разу, но ненависть к скользкому ублюдку, уклонившемуся от справедливости, у меня была. Очень-очень много.
Уж больно хорошо врезалась мне в память рыдающая навзрыд Анька. Моя подруга, которой этот озабоченный кобель предложил проставить оценку за зачет после того, как он ей “билеты поможет повторить”.
Конечно, она не согласилась. Конечно же, он её завалил. И даже поставил вопрос об отчислении, пользуясь положением декана.
Но боже мой, как отчаянно я ненавидела Ройха в тот момент. На что угодно готова была пойти, чтобы эту сволочь сняли с деканства и вообще вышибли из универа. Таких нельзя пускать к преподаванию. У них внутри все сгнило.
