– Иванова, Капустина! На выход, – щуплый сержантик встает за дверью камеры и начинает скрежетать с замком.
– Разве нас не должны до утра продержать, как минимум?
Я ведь спрашивала, на сколько нас задерживают, у обыскивающего нас полицейского. Тот буркнул, что предварительное задержание может достигать сорока восьми часов. Я – восславила бога за то, что догадалась скинуть СМС Ройху раньше. Телефон в участке отжали.
– Вас родители забирают, – мрачно бурчит полицейский, – они уладили все вопросы с начальником отделения. Шуруйте отсюдава.
Родители? Мама вышла из комы так внезапно? Папа встал из могилы и дохромал ко мне с Рождественского кладбища?
Катя, ну окстись. Какой бред! Ты же одному человеку о своем задержании писала. Кому же еще приходить по твою душу?
Я устала настолько, что эта мысль не кажется мне плохой. И пока мы с Анькой устало ковыляем за сержантом по коридору полицейского отделения – я почти вижу, как сейчас зайду в кабинет следователя, увижу, как навстречу со стула поднимается Юл.
И все что я хочу сейчас – поскорее сократить расстояние между мной и ним до нуля и боднуть его лбом в грудь. Ощутить, как он меня обнимает.
Потому что я за-ко-ле-ба-лась!
Эта фантазия настолько сладкая, настолько вкусная, что оказавшись в вожделенном кабинете я даже в ступоре замираю на пороге, задерживая движение нашей небольшой процессии.
Навстречу мне никто не поднимается. Только Игорь Андреевич Капустин – журналист-репортер, с одного из центральных каналов, прожигает меня жгучим взглядом через весь кабинет.
– Катя, ты не могла бы пропустить сюда Аню. Я хочу лично ей сказать, в каком восторге от её поведения.
– Да-да, конечно, – осоловело говорю, шагаю в сторону, а сама – продолжая шарить взглядом по сторонам. Будто ожидаю, что Ройх из шкафа выскочит, хотя конечно же нет!
Нет.
Его здесь нет.
Он ко мне не приехал.
32. Глубже и глубже
– Ваши подписи нужны тут, тут и вот тут…
Мне приходится сосредоточиться на листе, который ко мне пододвинули. А то черт знает, может, мне какое чистосердечное признание суют, видя, в каком я раздрае. Подпишу, и заломают меня!
Даже не думала, что меня так размажет.
Хуже ничего нет, чем неоправданные романтические ожидания.
Романтические, так точно. Спорить с этим бесполезно уже.
Только любовь может закрыть тебе ладонями глаза, только любовь может оспорить очевидные вещи, только любовь может так мучительно выворачивать тебя эмоциями наружу из-за всякой ерунды.
Откуда я знаю? Я великий теоретик! Именно поэтому, прямо сейчас, я понимаю, что все плохо. Я по уши влюблена в Юлия Владимировича Ройха. А ему на меня плевать!
– Тот перец из новостей говорил кому-то, что будет вам награду выбивать, – шепотом комментирует капитан, протокол которого я сейчас читаю.
– Да шел бы он со своими наградами, – вздыхаю и неуклюжими пальцами берусь за ручку. Все вроде в норме. Угон мотоцикла, кража буханки хлеба и разбойное нападение в моем протоколе не упоминаются.
Шутки получаются несмешными даже для самой себя.
Но я наконец-то свободна. И наконец-то одна.
Да-да, Капустину отец увел почти сразу. У неё, мол, психотравма, она не готова к допросу, но по повестке они придут, разумеется. А меня попросили остаться и подписать показания. Я осталась.
Честно говоря – не очень-то и хотелось уходить одновременно с Капустиными. Анькин отец еще с прошлого года ведет в отношении меня какую-то странную ледяную войну. То есть не только всячески игнорирует мое присутствие рядом, но и раз в две недели стандартно заводя с Анькой речи про то, что не стоит дружить со всякими отбросами.
Что ж. Он, наверное, должен быть счастлив сейчас!
Я выхожу из участка в ночную весну и замираю на разбитых ступеньках. Внюхиваюсь в темноту.
Москва не умеет спать, у неё вечная бессонница. И не сиять она не умеет – эта вечно молодящаяся престарелая светская львица, которая даже спит в полном макияже, на случай «а вдруг умру и поеду в морг некрасивая». Но ночь все равно хороша. Больше тишины, больше уединение, больше…
– Би-бип!
Звук автомобильного клаксона оказывается настолько неожиданным, что я аж подскакиваю. За пять секунд, что ищу глазами на парковке сигналившую тачку, успеваю и разочароваться и обнадежиться. Он? Неужели он? Почему так поздно? Но ведь приехал же!
Увы. С парковки от темного джипа мне машет Анькин отец.
– Тебе не стоит в такой поздний час ходить одной по городу, – произносит он, когда я подхожу и выжидающе на него уставляюсь, – я подвезу тебя до общаги, Катя.
– Метро еще работает.
– Да, но в метро мы не сможем поговорить.
Я не хочу сейчас говорить. Я хочу спать и под одеяло. И чтоб Юл меня обнял так, как он умеет. Так что весь мир вздыхает и соглашается ждать. Столько, сколько нам требуется.
Впрочем, ладно. Разговоров я не боюсь.
– А Аня?
– Аня уехала с матерью домой, – Игорь Андреевич улыбается мне как своим зрителям. Да что с ним такое? Он что, забыл, что на дух меня не переносит?
Эта загадка кажется настолько интересной, что я как-то быстро оказываюсь в пассажирском кресле и ловлю себя на том, что просто таращусь на пролетающие мимо огни.
– Вы поговорить хотели, – напоминаю я.
– Да, да, – Капустин-старший недовольно морщится, будто мысли его коснулись какой-то не самой приятной темы, – хотел извиниться, Катя. Ни я, ни Маша не поощряли вашу дружбу с Аней.
– Это слабо сказано, – критично замечаю я. Мне сейчас нечего терять, и потому я позволю себе быть откровенной. Анька рассказывала, её даже шантажировали порой, то содержанием, то еще какой-то херней, лишь бы она поменьше со мной общалась.
– Катя, ты вообще знаешь, чем занимался твой отец? – тон Игоря Андреевича становится каким-то очень острым. Испытующим. И сразу становится ясно, что это не просто вопрос.
Так устала от тайн. Но в последние сутки они буквально из рога изобилия сыплются на мою несчастную голову. И от них уже даже тошнит слегка. Но… Тупо молчать, когда мне задают такие вопросы, у меня не получается…
– Мало, если честно, – пожимаю плечами, – папа занимался бизнесом. Говорил про торговлю акциями, когда мы спрашивали, но вопросов не любил.
– Что-то такое я и представлял, – Анькин отец кивает, будто и вправду получил подтверждение каким-то своим мыслям.
– Это не так? – осторожно спрашиваю. – Вы спрашиваете, значит, знаете что-то еще?
– Знаю, – ровно отвечает Игорь Андреевич, – я стараюсь интересоваться жизнью своей дочери.
