— Это не противозаконно, — весело сказала она. — Мы проверили.
Погода была совсем не похоронная — жара. Джулия, которая принялась чихать, едва оказавшись на улице, бодро заявила:
— Ну хоть не так жарко, как там, где сейчас папочка.
Джексон надел свои темные «окли», и Джулия воскликнула:
— О-ля-ля, такой серьезный вид, мистер Би, прямо агент секретной службы.
Амелия, ждавшая их на дорожке, фыркнула, как кабаниха.
— И это всё? — повторил Джексон, высвобождаясь из хватки Джулии.
— Конечно же нет, — ответила Амелия. — Теперь чай с тортом.
— Как по-вашему, если бы вы были собакой, то какой породы? — Джулия запихнула в рот здоровенный кусок торта.
— Не знаю, — пожал плечами Джексон. — Может, Лабрадором?
— Нет! — в унисон воскликнули сестры с таким упреком, как будто с его стороны было полным безумием представить себя Лабрадором.
— Вы никак не Лабрадор, Джексон, — заявила Джулия. — Лабрадоры — это так банально.
— Почему? Шоколадные вполне себе, — заметила Амелия. — Вот желтые да, действительно… скучновато.
— Шоколадные лабрадоры. — Джулия засмеялась. — Так и хочется съесть.
— Мистер Броуди — английский пойнтер, — решительно заявила Амелия.
— Правда? — воодушевилась Джулия. — Ей-богу, никогда бы не подумала.
Джексон и не знал, что выражение «ей-богу» до сих пор в ходу. Они были такие шумные, эти сестры Ленд. Шумные до неприличия. И слишком вызывающе себя вели. С другой стороны, в Кембридже сумасшедшие сплошь и рядом, поэтому они не особенно выделялись. Но он ни за что не появился бы с ними в кафе в своем родном городе, на севере, где никто не говорил «ей-богу» с начала времен. Сегодня они обе пребывали в весьма игривом настроении, — по-видимому, это было связано с тем, что они только что кремировали отца.
Джулия принялась за вторую чашку чаю. Для чая было жарковато, Джексон мечтал о ледяном пиве. На белой чашке Джулии остался отпечаток ее напомаженного рта, и Джексону внезапно вспомнилась сестра. Она предпочитала более спокойный цвет, пастельно-розовый; на всех чашках и стаканах она оставляла призрачный след своих губ. При мысли о Нив у него сдавило сердце, в буквальном смысле, не в переносном.
— Нет, я не согласна, — заявила Джулия, хорошенько обдумав собачий вопрос (они хоть когда-нибудь друг с другом соглашаются?). — Только не пойнтер. И уж точно не английский, может, стародатский пойнтер? Это порода такая, мистер Броуди, я не о вашем возрасте, не подумайте. Или, может быть, большой французский. «Большой» тоже не к вам относится, мистер Броуди. А вообще, знаешь, Милли, думаю, мистер Броуди — немецкая овчарка. По нему сразу видно, что он вытащит тебя из горящего дома или из бурной реки. Спасет тебя из беды! — Она повернулась к Джексону и одарила его сверкающей театральной улыбкой. — Ведь спасете?
— Спасу? — переспросил Джексон.
Амелия вдруг встала и заявила:
— Это все чудесно, но мы не можем весь день прохлаждаться.
И Джулия тоже встала и сказала:
— Да, пойдем, Милли, надо поторапливаться, нам еще делать покупки. Контрольные покупки, — добавила она, и Амелия простонала:
— Терпеть не могу делать контрольные покупки.
Джексон достал бумажник, чтобы расплатиться по счету. В бумажнике лежала фотография Оливии, и всякий раз, когда он открывал его, чтобы пустить кровь одной из своих истощенных кредиток, девочка улыбалась ему. Не ему, конечно, а человеку с фотоаппаратом.
— Снимала мама, — сказала Джулия. — Папа никогда не фотографировал.
Все трое грустно уставились на фотографию.
— Остались только мы с Джулией, — произнесла Амелия. — Только мы две в целом мире помним Оливию. Мы не можем сойти в могилу, не узнав, что с ней случилось.
— Почему именно сейчас, ведь прошло столько времени? — Джексон был озадачен.
— Дело не в том, сколько прошло времени, — ощетинилась Амелия, — мы никогда ее не забывали. Просто мы нашли Голубого Мышонка, или, не знаю, это он нас нашел.
— Нас три, — поправила сестру Джулия, — Сильвия тоже помнит Оливию.
— Сильвия?
— Наша старшая сестра, — отмахнулась Амелия.
Джексон вопросительно молчал. Наконец Джулия произнесла:
— Она монахиня.
— И когда именно вы собирались мне о ней рассказать? — Джексон постарался сдержать раздражение.
— Мы вам сейчас говорим, — сказана Джулия. (Прямо-таки мисс Здравый смысл.) — Не ворчите, мистер Броуди, вы вовсе не такой брюзга, каким притворяетесь.
— А вот и такой.
— Нет, не такой, — настаиваю Джулия. (Во имя всего святого, почему они не могут просто уйти?) И вдруг, к изумлению Джексона, Джулия встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Спасибо, что пришли на похороны и вообще за все.
Джексон начинал бояться, что опоздает. Он возвращался на парковку, продираясь через стадо студентов языковых школ, очевидно не признававших, что на планете существует еще кто-нибудь, кроме подростков. Джексоновым адом был летний Кембридж, наводненный туристами и иностранными тинейджерами, у которых одна миссия — слоняться без дела. Студенты все были одеты в хаки и камуфляж, как будто идет война, а они солдаты (не дай бог, а то считайте, нам крышка). И еще велосипеды. Почему всем так нравятся велосипеды? И почему велосипедисты такие наглые? Почему они ездят по тротуарам, если есть специальные дорожки? И кому взбрело в голову дать велосипеды напрокат итальянским подросткам? Если ад существует, а в этом Джексон был уверен, там заправляют пятнадцатилетние итальянские пацаны на велосипедах.
Что же до туристов… Очарованные колледжами, духом истории, они не хотели видеть того, что за всем этим скрывалось, — деньги и власть. Колледжи владеют колоссальными землями, и не только в самом Кембридже, хотя он им принадлежит почти целиком. До сих пор колледжи имеют влияние на выдачу лицензий, заключение договоров аренды и бог знает на что еще. Джексон слышал, что раньше говорили: можно пройти всю Англию, не покидая земель Тринити.
[48]
А все эти прекрасные сады, за вход в которые взимается плата? Все это богатство и привилегии в руках единиц, в то время как на улицах тысячи обездоленных, нищих, алкашей, сумасшедших? Такое впечатление, что процент последних в Кембридже особенно высок.
И все же — хотя ему нелегко было себе в этом признаться — Джексон предпочитал летнюю публику мажорам и выпендрежникам, населявшим город во время учебного года. Может, он просто завидует богатому сословию? Или это у него в голове звучит отцовский голос? Джексон боялся, что превращается в старого зануду. Возможно, быть старым занудой не так уж и плохо. В любом случае непроходящая зубная боль радужному мировосприятию не способствовала. («Эндодонтическое лечение», — соблазнительно промурлыкала Шерон ему в ухо в прошлый раз.)
