— Не знаю, мэм, — ответил Джексон. — Уверен, что вы привыкнете.
Как он ни пытался, ему не удалось выдавить из себя ничего более ободряющего. Он вдруг увидел отражение собственного будущего.
Безошибочно угадав в Марли сладкоголика, Мэриан Фостер усадила ее перед телевизором с банкой колы и тарелкой шоколадного печенья. Для себя с Джексоном она заварила крепкий, до горечи, чай.
— Перешли на водичку? — спросила она, заметив, что Джексон поморщился. — Теперь вы в Йоркшире, друг мой.
— О да.
— Итак, — в голосе Мэриан Фостер зазвучали деловые нотки, — Оливия Ленд? Что мне вам сказать? Я была простым детективом, больше того — женщиной-детективом. Я брала показания у сестер Ленд, но сомневаюсь, что смогу сообщить вам что-то новое.
— Я так не думаю, — сказал Джексон. — Ощущения, впечатления, инстинкты, что угодно. Скажите мне, что бы вы сделали по-другому, если бы вели расследование.
— Зная все, что я знаю о мире теперь? — Она тяжко вздохнула. — Я бы плотнее занялась отцом. Заподозрила бы насилие.
— Правда? Почему?
— С Сильвией, старшей, было что-то не так. Она что-то скрывала, что-то недоговаривала. Начинаешь расспрашивать, и она сразу закрывается. Какая-то она была… Не знаю, странная.
Странная — так же о ней отозвалась Бинки Рейн.
— Отец был угрюмый тип, — продолжала Мэриан Фостер, — держал в кулаке и себя, и других. От остальных не было никакого толку, ни от матери, ни от двух других дочерей. Забыла, как их звали.
— Амелия и Джулия.
— Точно. Амелия и Джулия. Хотите мое мнение?
— Больше всего на свете.
— Я думаю, это отец. Думаю, Оливию убил Виктор Ленд.
Джексон достал из кармана решающую улику и положил на кухонный стол. На глаза Мэриан Фостер навернулись слезы, и на мгновение она потеряла дар речи.
— Голубой Мышонок, — наконец произнесла она. — После стольких лет. Где вы его нашли?
Сильвия не удивилась, увидев Голубого Мышонка, вот что странно. Словно знала, что он в конце концов объявится. Ее не интересовало, где Джексон его нашел; он сам сказал, да, но она-то не спрашивала. А ведь первым делом должна была бы спросить, как Мэриан Фостер: «Где вы его нашли?»
Джокер, узнав Джексона, завилял хвостом, Сильвия же была не столь рада снова увидеть детектива по другую сторону решетки в комнате для свиданий.
— Чего вы хотите? — спросила она, нахмурившись, и Джексону показалось, что перед ним промелькнула мирская Сильвия.
Действие обезболивающего заканчивалось. Ему хотелось снять голову с плеч и дать ей передохнуть. Как же к ней подступиться? Он сделал глубокий вдох и посмотрел в грязно-серые глаза Сильвии.
— Сестра Мария Лука, — начал он, — Сильвия.
Когда он произнес ее настоящее имя, ее глаза сузились, но она не отвела взгляда.
— Сильвия, считайте меня священником в исповедальне. Что бы вы мне ни рассказали, это останется между нами. Расскажите мне правду, я прошу вас. — (Ведь в конечном счете к этому все и сводится — к поискам правды.) — Расскажите мне правду о том, что случилось с Оливией.
Пришлось с силой приналечь на калитку. Он чувствовал себя незваным гостем. Он и был незваным гостем. На ветке яблони повис обрывок желтой полицейской ленты. Сад больше не был местом преступления. Бинки умерла естественной смертью, «от старости», как сказал Джексону патологоанатом. Джексон полагал, что так уйти из жизни сродни триумфу. Он надеялся, что Марли умрет от старости где-нибудь под яблоней, когда его самого уже давным-давно не будет на свете.
Настоящий заповедник. Под свесом крыши сновали летучие мыши, из-под ног Джексона лениво ускакала лягушка, и, несмотря на то что он освещал тропинку большим полицейским фонариком, продираясь через колючки и заросли сорняков в угол сада, он чуть не наступил на маленького ежика. Преодолевая почти непроходимые заросли ежевики, Джексон думал, как легко, в самом деле, здесь что-нибудь не заметить. Что-нибудь драгоценное. Недостаточно будет просто разгрести траву и залежи листьев. Хотя Джексон и не рассчитывал ничего найти. Не только потому, что вокруг было столько живности — в этих местах лису можно встретить в любом саду, — а просто потому, что драгоценная пропажа, как ты ни ищи, находится крайне редко.
Сильвия сказала, что надо искать в углу, за яблонями, за большим буком. Джексон не отличил бы бук от березы, он вообще не разбирался в деревьях, поэтому он пошел вдоль стены, пока та не уперлась в другую стену, и постановил, что это и есть угол.
Он копал руками — способ малоэффективный и грязный, но лопата показалась ему слишком грубым орудием. Он не копал — он вел раскопки. Очень осторожно. Земля была твердая и сухая, приходилось скрести ногтями. К тому времени, когда он обнаружил первый след, в саду повисла кромешная тьма. Лицо и руки щипало от грязи и пота. Он думал о Нив, о том, как два дня они с Фрэнсисом искали ее, обшаривая вонючие мусорные баки и свалки, каждый закоулок, каждый пустырь, пока Джексон не почувствовал себя одичавшим животным, существом, утратившим всякую связь с человеческим обществом. Он смотрел, как полиция драгой прочесывает канал, и видел, как со дна подняли тело его сестры, облепленное грязью и илом. Он помнил, что первым чувством — прежде чем пришли сложные эмоции — было облегчение оттого, что ее нашли, что она не останется потерянной навсегда.
Сильвия сказала, что Оливию просто оставили примерно на том месте, где она умерла, прикрыв ветками и травой. Полиции нужно было каждый квадратный дюйм этого сада прочесать на карачках, Джексон первым делом бы это сделал, обыскал бы ближайшие окрестности. Он вспомнил, как Бинки говорила что-то о том, как выпроводила «взашей» полицейских со своего участка. Непостижимо, какая-то наглая старая тори велела им убраться — и они убрались. И все это время Оливия Ленд лежала здесь, терпеливо дожидаясь, когда кто-нибудь придет и найдет ее. Джексон подумал о Викторе, как тот прикрыл свою маленькую дочку сорняками и садовым мусором, как будто она ничего для него не значила, оставил ее одну в незнакомом месте, когда тело ее еще не остыло. Не забрал ее домой. О Викторе, который вернулся в постель, заперев заднюю дверь, оставив Амелию, еще не хватившуюся сестренки, одну снаружи. О Викторе, который тридцать четыре года держал Голубого Мышонка под замком вместе с правдой. Сестры Ленд часто играли в саду у Бинки, а потом Сильвия запретила им сюда заходить. Потому что знала, что здесь Оливия.
Сперва он нашел ключицу, а потом вроде бы локтевую кость. Он прекратил раскопки и посветил вокруг фонариком, пока не увидел маленький лунно-белый череп. Джексон вытащил из кармана телефон и позвонил в парксайдский участок.
Он сел на корточки и стал рассматривать ключицу, смахивая с нее землю со всей нежностью археолога, обнаружившего нечто редкое и неповторимое, впрочем, так, конечно, оно и было. Ключица была крошечная и хрупкая, словно принадлежала мелкому зверьку, кролику или зайцу, как половинка птичьей грудной вилки. Джексон благоговейно поцеловал ее, самую священную реликвию, которую ему суждено было отыскать. Пошел дождь. Джексон не мог вспомнить, когда в последний раз шел дождь. Aqua lateris Christi, lava me
[130]
Джексон заплакал. Он оплакивал не свою сестру, не Лору Уайр, не Керри-Энн Брокли, не всех пропавших девочек на свете, он плакал по маленькой девочке с клетчатыми ленточками в волосах, которая держала в руках Голубого Мышонка и велела ему улыбаться в камеру.
