Травматология?
– Мне звонили с этого номера десять минут назад, – говорю, а сама изо всех сил не запускаю в голове цепочку негативных ассоциаций.
Я разговаривала с Киром сорок минут назад. И он был жив и цел в пределах моей видимости. Так быстро даже в столицах до травматологий не оформляются. Мама? Боже, вот надо было не слушать её и поехать в этот гребаный санаторий вместе с ней. Тогда…
– Да, да, звоню по поводу вашей сестры, Виолетты Ивановой…
– Какой еще… – вопрос о происхождении неведомой сестры глохнет у меня в горле в зародыше.
Есть вещи, которые врезаются в память. Вечера, которые хранятся в памяти как самое ценное сокровище. Когда глупые наивные золотые девочки валяются на диване, рисуют золотым лаком черепа на черных ногтях и пялятся в свеженькую анимешечку.
«Вай… Это по-нашему Виолетта, да?»
«А фамилия у тебя лучше. Лучше и не спорь. Вот не повезло бы тебе – родилась бы Капустиной»
– Что с ней случилось? – я пытаюсь говорить спокойно, но голос быстро взвинчивается в нервную зону.
– Да вот случилось! – укоризненно откликаются с того конца провода. – Что же вы, Катя, сестру на вокзале не встретили? Привезли её всю избитую позавчера. Только сегодня она в себя пришла, номер ваш дала.
– Избитую? – повторяю ошалело.
Господи, Капустина, а мне ведь когда-то казалось, что ты самый фартовый человек на свете. Какому черту ты продала свою удачу? Почему так задешево?
– Она сейчас в сознании? К ней можно?
– К ней нужно, – категорично громыхает медсестра, – вещички сестре привезите. Она на пару недель к нам влетела, а у неё даже полотенца своего нет. И ложки тоже.
Ох, ну точно. Государственные больнички. Те самые, безнадежные, в которые со своей туалетной бумагой и утками приезжать надо.
– Диктуйте адрес, – выдыхаю я, благословляя тот день, когда «на всякий случай» распихала по всем углам своей квартиры блокноты и ручки. Чтобы если озарит внезапной идеей для книги – было куда записать.
Озарять правда стало более изощренно, там, где блокнотов и близко нет, но вот в таких бытовых вопросах мои заначки пригождались уже не в первый раз.
Мда, маршрут мой стал еще веселее, чем был до этого. И если моя няня не придет в течение ближайших получаса – меня, наверное, хватит удар.
– Кря-кря-кря-кря…
Карамелька на своем стульчике заливается хохотом, заслышав этот звонок.
Господи боже, доверила настраивать звонок Киру, он поставил «сигнал» по приколу, и вот, здравствуйте. Крякалку оставили уже потому, что она дарит столько положительных эмоций моей девочке.
– Извините, Катя, я задержалась, – Елена Максимовна виновато мне улыбается вместо приветствие, – о, вы уже одетые. Каролина готова гулять?
– Гуять, гуять, – с готовностью откликается Каролинка, – и качаться.
– Ну конечно, как можно гулять и не покачаться?
Их голоса сначала оказываются за дверью, потом потихоньку удаляются в сторону лифта. Я забиваю на то, что уже обулась, и вихрем проношусь по квартире, сгребая в спортивную сумку все, что может пригодиться в больнице.
Не забыть бы чего…
О, шкатулку, конечно! Мастерская по ремонту как раз напротив метро.
Выхожу из квартиры с четким ощущением, что я что-то забыла. Мысленно перебираю вещи в сумке. Да нет, все же, все!
Нет!
Мысль озаряет меня ровно в тот момент, когда передо мной разъезжаются двери лифта. Вовремя, но хоть когда-то!
Все-таки я осознаю, что меня беспокоило все это время.
Елене Максимовне пятьдесят восемь. Она интеллигентнейшая женщина, бывшая скрипачка и учительница французского. Я выбирала её за характер и за внешнее легкое сходство с моей мамой. Каро её обожала и считала второй бабушкой.
Но что может противопоставить вторая бабушка высоченному молодому лосю, который уже двенадцать лет не расстается с клюшкой?
И ведь Герасимов видел мою Каро, в лицо её знает! Захочет навредить – навредит. И меня рядом не будет.
Осознаю и отчаянно стискиваю зубы. Потому что выход я вижу на данный момент один, и он просто не может мне нравится.
Катя, это только для безопасности Карамельки.
Для безопасности.
Для безопасности!
И все же к черной двери квартиры напротив я себя практически толкаю. И нажимаю на кнопку звонка с ощущением, будто это не лунная соната из-за двери доносится, а пыточное заклятие выворачивает меня наизнанку.
Не хочу его ни о чем просить. Не хочу. Но какой у меня выбор? Я еще на прошлой неделе обещала завезти документы в универ. Да и Яков Петрович говорил, что у него для ремонта шкатулки только пара дней и будет, потом он собрался дочь навестить в солнечном Иерусалиме.
Дверь открывается без лишнего шума, без вопросов. Судя по всему, Ройх просто глянул в глазок и провернул ключ в замке, чтобы убедиться, что я приползла к нему на брюхе.
– Доброе утро, – голос его звучит возмутительно пресно.
– Не очень, – моя улыбка выходит кривой и кислой, – я пришла к вам с просьбой, Юлий Владимирович.
Господи, как же это… Унизительно! Его просить!
Хочется оглохнуть, лишь бы не слышать собственный голос.
– Мне нужно уехать. Каролина гуляет с няней. Не могли бы вы их подстраховать, Юлий Владимирович? После вчерашнего я вижу поводы для волнения.
Конечно, зря я это! Сама себя накрутила наверняка! И вообще… И вообще можно было сказать няне, чтобы дома сидела с Каролиной. День можно и без прогулки пережить. А там приехал бы Кир…
Правда, Карамель без прогулки не любит, Карамель без прогулки бесится и разносит дом. Но, наверное, мы бы выжили…
– Антон! – Ройх окликает пасынка негромко, но я все равно вздрагиваю как от пощечины. Тяжелеет отброшенная за плечо сумка с деталями сломанной шкатулки.
И парнишка, который на голос Ройха высовывается в коридор, зыркает на меня с лютой ненавистью, подмахивает моему чувству вины.
– Обувайся, – спокойно произносит Ройх тем временем, – мы погуляем во дворе.
– Не хочу гулять, – тут же ощетинивается Антон и снова прожигает меня колючими своими глазами, – что там делать?
– Я мяч вчера купил, – не моргнув и глазом отбивает Ройх, – и его надо обновить. Ворота видел во дворе?
Мальчик морщится, кривится как-то болезненно, но шагает к брошенным в прихожей светлым кедам.
Вот вроде и не смотрит, а от неприязни, что от него веет, у меня медленно, но верно начинает гореть лицо.
Можно ли назвать это переговорами?
Да, возможно.
