— Столько мудрости от глупца, но мне хочется еще раз напомнить, что вы не полицейский и это не ваше дело.
— Но это ваше дело!
Его охватило отчаяние. Если бы только он защелкнул на экономке наручники и пристегнул ее к ближайшему тяжелому предмету. Или привязал бы ту утопленницу к буйку, или помешал бы розовому фургону уехать, или арестовал бы Марийют — что угодно, лишь бы получить неопровержимую улику вместо этого миража. Он словно старался удержать воду меж пальцев.
— Будет здорово, если вы мне поверите. — В его голосе было больше отчаяния, чем ему хотелось бы.
Ему показалось, что она снова будет испытывать на нем характер, но она подошла к одному из грязных окон и посмотрела на открывавшийся из него вид — каменную кладку стены соседнего дома. А потом вздохнула со словами:
— Солнце зашло за нок-рею, рабочий день закончен. Пойдемте выпьем.
— Вам нравится кантри? — с сомнением переспросила Луиза Монро. — Женщины с большим сердцем, непутевые мужчины и все такое?
— Ну, кантри же не все одинаково…
— И вы живете во Франции?
Беседа напоминала допрос. Он решил, что ему больше нравится, когда Луиза углубляется в его «психопатологию» и обзывает идиотом.
— Никогда не была во Франции, — сказала она.
— Даже в Париже?
— Даже в Париже.
— Даже в Диснейленде?
— Боже, я же сказала, что никогда не была во Франции. Ясно?
— Ясно. Хотите еще?
— Нет, спасибо, я за рулем. Мне вообще не нужно было пить.
— Но вы же пьете.
Их разговор отличался почти мужской нейтральностью, хотя Джексон упомянул, что разведен, а она пожала плечами:
— Я не была замужем. Какой в этом смысл?
Он узнал, что ей нравятся «саабы», что она сделала молниеносную карьеру, очень быстро став инспектором, «шагая по трупам», и что она носит контактные линзы («Вам стоит попробовать»). А потом она вдруг спросила:
— У вас кто-нибудь есть?
И он ответил:
— Джулия. Она актриса.
Он не смог удержаться от извиняющихся ноток в голосе, словно в профессии актрисы было что-то непристойное (хотя зачастую — было). Не спроси его Луиза, упомянул бы он про Джулию? Суровое мужское «нет».
— Она играет в спектакле на Фестивале.
— Какая она?
— Она актриса.
— Вы это уже сказали.
— Знаю, но можно сказать, что в этом она вся и есть. Ну, она маленького роста, жизнерадостная. Обычно.
— С описанием трупов у вас лучше получается.
— Джулию трудно описать. — Он уставился на остатки своего виски, словно увидел там шпаргалку. Описать Джулию было невозможно: чтобы понять ее, нужно было ее знать. — Она похожа… на саму себя.
— Ну, это ведь здорово, верно?
— Да, думаю так.
Но ему казалось, что все было как раз наоборот. В том-то все и дело. Влюбляешься в женщину за ее неповторимость, а потом хочешь ее изменить.
Луиза нравилась ему за упрямство, цинизм и самоуверенность, но дайте им пару месяцев, и именно эти ее качества будут его бесить. «Дайте им пару месяцев» — о чем это он?
— Что ж, спасибо за коктейль, — резко сказала Луиза, вставая и надевая жакет. — Мне пора.
Он бы помог ей с жакетом, но не знал, понравится ли ей это. Но дверь он ей открыл. Мать накрепко вбила в него манеры, в основном с помощью подзатыльников. «Всегда придерживай дверь, всегда предлагай свое место. Джентльмен никогда не позволит леди идти с внешней стороны тротуара». Она выросла на задворках Ирландии, где даже не было тротуаров, но не хотела, чтобы ее сыновья стали такими же, как их отец. Он никак не мог понять это правило с тротуаром. («Это чтобы ты умер первым, если лошади вдруг понесут и экипаж заденет прохожих», — объяснила ему Джулия.)
Он проводил Луизу до центральной улицы, и чем дальше они шли, тем больше им встречалось гуляк, не считая обычной публики — глотателей огня, жонглеров, велосипедистов на одном колесе или всех трех в одном. Парень на одноколесном велосипеде жонглировал пылающими факелами, в прямом смысле балансируя на грани возможного. Женщина притворялась живой статуей Марии-Антуанетты. Разве женщинам подходит такая работа? А мужчинам, если на то пошло? Каково бы ему было, если бы Марли выросла и заявила, что хочет зарабатывать чем-то подобным?
— Ну, не знаю, — сказала Луиза Монро. — Целый день бездельничать, может, у меня и получилось бы.
— Поверьте, на деле это совсем не так привлекательно.
Они неловко помялись на тротуаре у перекрестка, словно не могли решить, как именно распрощаться. На секунду Джексону показалось, что она собирается поцеловать его в щеку, и одна его половина замерла в предвкушении, а вторая — в ужасе, «хороший» Джексон повздорил с «плохим». Но она сказала только:
— Хорошо. Я дам вам знать, если что-нибудь появится.
— Что-нибудь?
— Ваша девушка.
«Его» мертвая девушка, подумал он. Она принадлежала ему, к худу ли, к добру ли, но она больше никому не была нужна, никто даже не хотел признавать ее существование.
— Спокойной ночи, — сказала она.
— Вы ведь не захотите пойти в цирк?
31
В «Четырех кланах» Мартина поселили в другом номере. Он лежал на кровати, пытаясь вздремнуть. Его тело обессилело от усталости, но мозг, судя по всему, обнаружил подпольную фабрику по производству амфетамина и глотал колеса пачками. Напротив кровати висела репродукция с изображением Бёрка и Хейра,
[97]
радостно откапывающих труп, — достойно ведьмы на костре из его предыдущего номера. Он сел и вывернул шею — увидеть, что висит над кроватью. Битва при Флоддене,
[98]
избиение шотландцев в полном разгаре. Еще сутки назад он даже не подозревал о существовании «Четырех кланов», теперь же вся его жизнь сосредоточилась в этих клетчатых стенах. Шотландская клетка выносила ему мозг.
Он включил телевизор и попал на вечерний выпуск шотландских новостей. «Комик Ричард Моут… забит до смерти… в доме у писателя-детективщика Алекса Блейка… ранее невероятное недоразумение… отшельник Алекс Блейк, чье настоящее имя… лотианская полиция ищет свидетелей убийства… в районе Мёрчистон в Эдинбурге». Он выключил телевизор.
