— Блядь, — сказала она.
Сосед поморщился. Он был типа христианином, у него на машине была наклейка в виде рыбы с надписью «Иисус», и она сильно уронила полицию в его глазах. По утрам на неделе он возил детей в школу, по утрам в субботу — на плавание, по утрам в воскресенье — в церковь. Мистер Традиционность. Ванильная семейка. Она их ненавидела.
— Блядь, — сказала она, чтобы еще раз увидеть его гримасу. — Блядь, блядь, блядь.
Он умчался прочь, взметнув облако негодования.
В дверях появился Хэмиш с ее телефоном в вытянутой руке:
— Вам звонит какой-то джентльмен.
Иногда его манеры чересчур отдавали голубизной, так может, он вовсе не такой разнузданный «гетеро», каким прикидывается? Смогла бы она заявить коллегам в Корсторфине: «Мой сын — гей»? Сказать громко и гордо. Почему-то она никак не могла представить себе подобного разговора. Четырнадцать, напомнила она себе, они еще дети, они понятия не имеют, кто они и что они. Она перешла дорогу и выхватила у Хэмиша телефон.
— Да? — бросила Луиза в трубку и тут же об этом пожалела, потому что это был Джексон Броуди, а потом она нагрубила ему еще больше, наказывая его за испытанное ею от звука его голоса удовольствие.
— Я просто хотел спросить, слова «Реальные дома для реальных людей» что-нибудь для вас значат?
— Что?
— Реальные дома для…
— Я слышала. Продолжаете вынюхивать, да? «Реальные дома для реальных людей» — это слоган «Жилья от Хэттера», их головной офис в Эдинбурге, семейный бизнес. Грэм Хэттер — большая шишка в Шотландии, бизнесмен-миллионер и так далее. Я живу в доме от Хэттера. Это груда дерьма. Мой дом грызут белки.
Она дождалась, пока Арчи с Хэмишем развалятся в гостиной с завтраком и Эм-ти-ви, глухие ко всему за пределами собственного идиотского мирка, и проскользнула в комнату сына. Ударила по клавише пробела на клавиатуре задремавшего компьютера, и на экране возникла страница текста. Она прокрутила текст вниз и прочла: «Знаешь, Берти, всегда помни, что богатые люди — не такие, как мы».
«Знаю, мисс. У них больше денег». Рассказ или роман. Арчи пишет роман? Ага, а на горе рак свистит. Даже если бы Арчи писал роман, то в нем была бы гибель мира от рук киберроботов, разбавленная щедрой порцией податливых секс-кукол. Она зашла в «Мои документы». Роман был на компакт-диске. Точно не Арчи, кроме него, на диске была переписка Алекса Блейка, судя по всему отвечающего на письма поклонников. Еще переписка с того же адреса от Мартина Кэннинга. И несколько глав рукописи — романа — под названием «Смерть на Черном острове». Вот что Арчи с Хэмишем читали вслух вчера вечером. «Знаешь, Берти, по-моему, тут все сложнее, чем кажется на первый взгляд».
И тут ее осенило: Алекс Блейк — ведь так зовут того парня, в доме которого убили Ричарда Моута. Его настоящее имя Мартин Кэннинг — или наоборот? Ее сын, ее безобидный сын незаконно присвоил то, что могло взяться только с места преступления. Что еще они натворили? На месте ее желудка вдруг образовалась зияющая пустота.
39
Глория придавала утреннему пламени в садовой жаровне символическое значение — погребальный костер для старой Глории (жены Грэма) и факел будущего для Глории новой (его вдовы). Она представляла себя восстающей из пепла, как феникс, и была разочарована, что ее гардероб горел так скромно, пусть это была всего пара вечерних платьев — дорогих, от известных модельеров, которые она надевала на корпоративные приемы с танцами. Глория с неловкостью представила себя во всех тех бальных залах, где перебывала за последние тридцать девять лет, как она вышагивает нетвердой походкой, овца овцой, тело затянуто в сверкающий панцирь расшитого стеклярусом платья, а маленькие ступни («поросячьи копытца», как их называл Грэм) затолканы в неудобные туфли.
Потому что скоро он будет мертв, она была в этом уверена. Мертв, как птица додо. Мертв, как баранина в магазине. Мертв, как гвоздь в притолоке. Почему именно в притолоке? Чем это гвоздь в притолоке мертвее всего остального? (Сама притолока, например, разве она не мертва?) Для прилагательного «мертвый» есть степени сравнения? Может ли что-то быть мертвее другого? Грэм будет мертвее Глории. Он будет мертв в превосходной степени. Глории понадобилась целая жизнь, чтобы понять, насколько Грэм был ей неприятен.
Огня было меньше, чем дыма, поэтому она бросила в жаровню кусок растопки и стала смотреть, как язычки зелено-голубого пламени принялись лизать расшитый искусственными бриллиантами жакет-болеро от Жака Верта. Камень к камням, прах к праху. Она думала, что одежда превратится в мягкую, порошкообразную золу, но ее надежда не оправдалась.
Электрические ворота открылись и закрылись несколько раз подряд. Не знай Глория, что в подвале мастер из охранной конторы проверяет систему, она подумала бы, что на ее территорию только что просочилась толпа людей-невидимок.
Она смотрела, как дрозд вытаскивает из дерна ставшего вдруг резиновым червя. Птицы (кроме сорок) — это хорошая вещь. Даже когда они убивают других. Птицы едят червей, а черви скоро будут есть Грэма. Грэм съел немало птиц (кур, индеек, уток, фазанов, рябчиков), поэтому жизненный цикл будет завершен. С тех пор как абсолютная монархия Грэма вдруг пришла к концу, Глория не съела ничего, что могло дышать. Грэм всегда говорил, что хочет, чтобы после смерти его кремировали, но Глории было бы жаль лишить всех этих трудолюбивых созданий законного пиршества.
Наказание должно соответствовать преступлению.
[104]
В прошлом году она ходила в «Кингз» на «Микадо». Ей очень нравились оперетты Гилберта и Салливена, по крайней мере самые известные из них. Некоторые вещи очевидны: например, человека, запинавшего собаку до смерти, нужно запинать до смерти, а еще лучше, если это сделают собаки, но это было бы невозможно: собачья анатомия не позволяет им пинаться. И если вдуматься, это многое про собак объясняет. При необходимости Глория была бы рада сама его запинать. Но Грэм — какое наказание подойдет для него?
Может быть, его нужно заставить целый день сидеть (или стоять, как клерки в викторианские времена) в душном офисе без окон и лопатить бесконечные кипы бумаг — заявления о страховых выплатах, деклараций по НДС, налоговые декларации, гроссбухи с двойной бухгалтерией, — каждую из которых он должен аккуратно и правильно заполнить от руки. Или, еще лучше, пусть до скончания века стоит день и ночь и считает чужие деньги без разрешения прикарманить ни фартинга. Глория скучала по фартингам, самым мелким монеткам с маленькой птичкой.
Она в последний раз ткнула жаровню. Может, Грэма все-таки стоит кремировать, чтобы он уж точно не вернулся обратно.
В газете (ей нужно отказаться от подписки на все эти газеты, нездоровое это дело) была статья про судебное разбирательство: подросток проник в дом престарелых, украл из комнат кошельки и часы, а потом вытащил из клетки попугайчика одной старушки, обмотал скотчем и выбросил из окна — с пятого этажа. И это в цивилизованном мире! С каким удовольствием она обмотала бы скотчем его самого и сбросила с пятого этажа. Неужели в этом мире никому не получить по заслугам? Неужели всем этим хулиганам, собирателям падали, Грэмам, и пожирателям котят, и подросткам, обматывающим попугайчиков скотчем, все просто сойдет с рук?
