— Ты действительно считаешь, что это возможно? — с изрядной долей скепсиса поинтересовался я. — Что тут же не пристанут пронырливые журналисты с вопросами когда же будет новая коллекция, а потом накарябают что-нибудь в стиле: «Зимин и Ярославцев — руководители модного дома, переживают кризис в личных отношениях и запивают горе в обществе друг друга. Возможно, что они станут взаимным утешением, и мы потеряем двух завидных холостяков», — едко предположил я. — Тебе оно надо? А меня будут ждать очередные разборки с Алисой, что не взяли ее с собой. Она-то не такая покладистая, как Ленка.
— А ты хотел бы поехать к Марине, да? — закончил за меня слишком понимающий Игорь.
— Чем быстрее поставить перед не задачу о включении кружева, тем лучше. Меньше придется править и переделывать, — сам перед собой оправдывался я. На самом деле просто воспользовался подходящим предлогом, потому что очень хотел ее увидеть.
Я понимал, что после того, что произошло между нами любые разговоры, оправдания ничего не дадут, но ничего не мог с собой поделать. Меня к ней тянуло. Как к свежему воздуху после загазованного города, как к искристой чистоте родника после грязных луж, как к слепящей белизне снега после дорожной серой каши.
Прикоснувшись однажды, почувствовав ее легкость, чуть ироничное отношение к миру, ее свежий запах, я уже не мог от этого отказаться.
Вру. Наверное, мог. Но не хотел.
Рядом с Мариной даже дышалось намного легче, чем, например, с Алисой.
Узнал ли меня дежурный или здесь всех пропускают, но шлагбаум поднялся, и я беспрепятственно проехал во двор. Вот и знакомы подъезд.
Дыхание само собой участилось, когда я представил Марину. Ее удивлено распахнутые глаза, растрепанные волосы. Возможно, она собиралась поужинать, и я ее отвлекаю. Тогда есть все шансы нарваться на ехидную остроту. Но я и на это согласен, только не на холодное равнодушие, которое, собственно, и заслужил.
Вот и ее этаж. Дверь в квартиру раскрыта. Я невольно ускорил шаг и услышал мужской голос.
Остановился, словно наткнулся на стену.
Как же я не подумал, что у нее может кто-то быть!
Да, Марина ничего не говорила о том, что с кем-то встречается, но ведь и не должна была. Кто я такой, чтобы она передо мной отчитывалась? К тому же я сам сказал, что между нами ничего не может быть. Но несмотря на все разумные доводы, что приводил мозг, разочарование теснилось в груди тугим комком и горечью разливалось по горлу.
Нельзя потерять того, кто тебе не принадлежал, но именно это чувство — большой и глубокой потери я сейчас чувствовал.
«Надо ее отпустить», — твердил я себе, поворачивая обратно к лифту. — «Она, как ветер, теплый морской бриз. Пролетела через твою жизнь, оставив воспоминая о нежных прикосновениях и капли соли на губах, и исчезла в своем мире, куда тебе дорога заказана. В твоей жизни только цифры, расчеты, а вдохновению в ней тесно».
— Козел! Я тебя сама кастрирую!
Донеслось из приоткрытой двери.
Мышцы напружинились, а ноги рванули к квартире раньше, чем я успел сообразить в чем дело.
Вбежал и увидел, как какой-то тип прижал Марину к стене и держит за шею. За изящную и такую нежную шею, что кажется от одного прикосновения проступят синяки.
Разочарование вскипело и превратилось в злость. Она поднялась и схлынула, оставив холодную и разрушающую ярость.
Как-то отстраненно я отметил, что майка на Марине задралась, шорты едва держаться, а сама он брыкается изо всех сил, пытаясь лягнуть урода за спиной.
Трезво оценивая его и свою позицию, я подошел так, чтобы в случае чего, он не мог меня ударить, стянул и зажал в кулак воротник на загривке и, даже слегка приподняв, оттащил от Марины.
Почувствовав свободу, она развернулась и точным выпадом приложила мужика кулаком по скуле, а потом со всего размаху двинула голенью в пах.
Я одобрительно хмыкнул и еще добавил, долбанув его башкой о стену.
Ублюдок почему-то не сопротивлялся, а висел в моих руках безвольным мешком, только слабо пытался прикрыть голову. Как-то даже руки об него пачкать не хотелось. Как же у него хватило сил справиться с Мариной? Судя по тому, как старалась выцарапать ему глаза — она не самая покладистая жертва.
— Вышвырни его, иначе я за себя не ручаюсь! — рычала она.
Теперь второй рукой я уже удерживал Марину. Не потому что было жалко урода, хотелось, чтобы она поскорее успокоилась.
— Надо вызвать полицию. Написать заявление, — твердо сказал я, зная, что европейские женщины не прощают подобной наглости. Да и сам не собирался спускать это с рук.
— Ты хочешь скандал накануне выпуска коллекции? — все еще сверкая глазами, спросила Марина, и тут я осмотрел неудавшегося насильника. Его физиономия с наливающимся под левым глазом синяком показалась смутно знакомой.
— Это твой компьютерщик, — просветила меня Марина. — Спусти его с лестницы, чтобы хорошенько приложился своей тупой башкой.
Ни разу не видел Марину такой взвинченной. Ее голос звенел, готовый вот-вот сорваться, а дрожащими руками она неловко поправляла майку и шорты.
Недоуменно перевел взгляд на мужика болтающегося, в моей руке, как слепой котенок у матери, и действительно узнал сотрудника IT-отдела. Скромный, незаметный. Кто бы мог подумать, что он окажется способным на насилие.
Я еще сомневался, стоит ли его отпускать. Не набросится ли еще на кого-то, как только выйдет из дома. Да и вообще, не хотелось отпускать безнаказанным за то, что поднял руку на Марину, но ее вид решил все.
Видимо, злость схлынула, адреналин погас, и Марина отступала, вжимаясь в угол.
Я напоследок еще раз приложил недоумка о стену и, как Марина и просила, спустил с лестницы.
— Завтра на работу с заявлением в зубах, — крикнул вдогонку. — В полицию заявлять не буду, но чтобы в офисе тобой даже не пахло.
И, захлопнув дверь, вернулся к сжавшейся у стены Марине.
Глава 58. Марина. Программа реабилитации
Я плохо понимала, что вообще произошло.
Неожиданно взбесившийся айтишник, решивший, что выпив кофе, я ему что-то задолжала. Да еще и тыкал в лицо какой-то невразумительной шоколадкой.
Его отвратительные руки на мне, отчего чувствовала себя словно извалялась в грязи. Шея до сих пор болит от его лап.
Потом, кода я чуть с ума не сошла, решив, что он добьется своего, потому что силы оказались совершено неравными, а его выпад непредсказуемым, откуда ни возьмись нарисовался Вадим. Разумеется, я без претензий, но каким ветром его занесло? Ведь сам сказал, что у нас ничего не может быть. Я согласилась, а сейчас заявился как к себе домой.
После выплеска злости наступило какое-то опустошение и бесчувственность.
