Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Всеволод Алёнович, успевший мысленно переместиться к Вареньке, вздрогнул:
- Простите?
- Аркадий Акакиевич упоминал, что Вы сирота. Это так?
Зеркальщик молча склонил голову.
- Однако родители у Вас были. Аркадий Акакиевич упоминал, что Вы попали в воспитательный дом неполных шести лет, отличались удивительной цепкостью памяти, а значит, наверняка помнили своих родителей или тех, с кем жили.
«И чего он к моим родителям прицепился? – промелькнуло у дознавателя, привычно скрывающего раздражение за маской холодной почтительности. – В прошлые проверки таких вопросов не задавали, знак смотрели, уровень дара проверяли и всё».
- Как звали Вашу матушку? Какого она была рода?
Всеволод Алёнович понял, что отмолчаться не получится.
- Мою матушку звали Алёной, откуда она была, я не знаю. Я был совсем маленьким, когда её не стало.
- А отец? Что стало с ним?
«Да что ж ты привязался-то, словно репей к собаке!»
С пальцев Всеволода помимо его воли слетела мелкая колючая крошка, в голосе послышался треск раздавливаемого каблуком стекла:
- Осмелюсь заметить, Ваша милость, что поскольку я сирота, нет необходимости спрашивать меня о моих родителях. Мёртвых с погоста не носят.
- Если их удаётся похоронить, - Ярослав Макарович так вцепился пальцами в подлокотники, что даже прорвал обшивку. – Но Вы правы, сударь, я вёл себя неподобающе. Ещё один вопрос, и я Вас отпущу.
Проверяющий щёлкнул пальцами, в воздухе появился прозрачный девичий силуэт. Всеволод подался вперёд, всматриваясь, уголки его губ дрогнули, хриплый от волнения голос неверяще прошептал:
- Мама? Но… откуда?
- Когда-то я мечтал, что она станет моей женой, - Ярослав Макарович усмехнулся, вспомнив тощего нелепого юнца, с немым обожанием взирающего на сероглазую соседку. – Думал, посватаюсь к ней.
Бровь Всеволода выразительно поднялась: мол, что же не посватался? Ярослав Макарович тяжко вздохнул, поник, словно дуб, молнией спалённый. Что можно было сказать этому влюблённому мальчику, сумевшему, несмотря на шрам и магический дар, коий впору проклятием назвать, объясниться со своей избранницей? Какие слова подобрать, чтобы понятно стало, что Ярослав даже взгляд на Алёнушку поднять не решался, немел в её присутствии? Думал: станет великим чародеем, вот тогда и приедет к Алёне, расскажет ей о своей любви и заберёт в столицу. Только вот соседка своего тайного воздыхателя ждать не стала, поддалась очарованию молодого проезжего купца, растаяла от его слов медовых и под венец с ним пошла. К тому моменту, как Ярослав Макарович из столицы приехал, Алёнушка уж на сносях была.
- Не хотел я её счастье рушить, - глухо прошептал чародей, - да как оказалось, зря… Забери я её тогда от мужа, глядишь, и жива осталась бы моя Алёнушка… И Вам в воспитательном доме обитать не пришлось бы, родным бы вырастил, сыном назвал.
- Угу, наследником, - буркнул Всеволод и опять посмотрел на часы. Спору нет, история печальная, но, как правильно говорит Никита, или ты хоронишь прошлое, или оно забирает тебя, высасывая душу.
Ярослав Макарович понял всё правильно, улыбнулся грустно, потёр лицо ладонями:
- Прошу прощения, заболтался я. Со стариками такое бывает, знаете ли. Не смею Вас больше задерживать, полагаю, Вас невеста ждёт.
- Совершенно верно, - Всеволод звучно щёлкнул каблуками, коротко поклонился. – Всего доброго, Ваша милость.
- Светлых отражений и гладких зеркал, - кивнул чародей и отошёл к окну, тем самым показывая, что проверка подошла к концу, и Зеркальщик может быть свободен.
Всеволод Алёнович бесшумно покинул зал, кратко рассказал Аркадию Акакиевичу о проверке и, ещё раз заверив дознавателя, что проверка сия его, Всеволода, ни капли не задела, вышел на улицу. Вдохнул полной грудью свежий морозный воздух, обдумывая неожиданное известие. Вот уж воистину, чудны дела твои, Господи! Не поспеши матушка поддаться сладким речам, прояви чуть больше мудрости и зоркости, умей видеть в душах людских, и, глядишь, была бы совсем другая история. И не было бы ни ранней маменькиной гибели, ни холодной неприязни богатого дома, так и не ставшего родным, ни Анфисы, подобной ядовитой змее, ни шрама на щеке, ни дома воспитательного… А вдруг встречи с Варенькой тоже бы не было? От столь страшной мысли Всеволод Алёнович даже на месте остановился. Один кудесник-часовщик говорил, что жизнь подобна механизму часов. Убери одну шестерёнку или передвинь пружинку, и всё, часы замрут либо же начнут показывать неправильно. Зеркальщик тряхнул головой, прогоняя тревогу, и прибавил шаг. Его ждёт Варенька, и это единственное, о чём следует думать и помнить. Всё остальное значения не имеет.
Осколок четырнадцатый. Тень вороны
Господин градоправитель, слывущий самым хлебосольным человеком в городе, естественно не мог допустить, чтобы проверяющий из столицы, да ещё и племянник самого государя Императора, занимались исключительно служебными делами. А потому спешно организовал бал, привлекая самых наилучших чародеев, самых изысканных поваров и самых проворных слуг, дабы праздник получился великолепным и запомнился дорогим гостям. Естественно, гости тоже были приглашены самые наилучшие, весь цвет города, самые достойные да уважаемые. Был среди них и почтенный меценат и благодетель купец Омутов Михаил Осипович, последние месяцы сильно сдавший и почти не покидавший своей усадьбы. Сопровождала его, разумеется, верная супруга Анфиса, сохранившая стройность и гибкость фигуры, только вот волосы побелели, да на лицо безжалостное время наложило паутину морщин. Что поделать, время беспощадно к людям, даже всесильные Некроманты склоняются перед ним.
Михаил Николаевич, в силу своего женолюбия испытывающий сильную нужду в деньгах, кою даже финансирование, выделяемое Императором своему нерадивому племяннику, утолить не могло, естественно, возжелал знакомства с меценатом и его супругой. Градоправитель, для коего желания дорогих гостей были воистину законами, моментально подвёл Великого Князя к Анфисе, верным стражем стоящей у кресла, на коем расположился Михаил Осипович. После церемонии знакомства, прошедшей с провинциальной пышностью и великосветской любезностью, губернатор оставил Михаила Николаевича и чету Омутовых наедине, сославшись на обязанности, возлагаемые на гостеприимного хозяина.
- Какой у Вас прелестный медальон, - снисходительно-вежливым тоном заметил Великий Князь, разглядывая большой, в половину ладони медальон, висящий на шее у женщины наподобие монашеских вериг.
На медальоне неизвестным художником, может быть, самим Михаилом Осиповичем или его супругой, был написан портрет мальчика. Совсем маленького, не более шести лет, но при этом со строгим, совсем не детским выражением больших серых, точно лесные озёра, глаз. И смотрели эти очи прямо в душу, всё замечая, всё понимая, но при этом ничего не забывая. Михаил Николаевич нахмурился, потёр лоб, пытаясь вспомнить, где он уже видел подобный пронизывающий насквозь взгляд. Нет, не пронизывающий, беспристрастно-отражающий, точно ты в зеркало смотришься, перед коим лгать нет никакой возможности, да и необходимости тоже.
