— Какой историей?
— Выбирай, — сказала Карен Уорнер. — «Исчез мясник, искрошивший Мейсонов» или «Зверь с пустошей Бодмин». При чем тут пустоши Бодмин?
— Шотландские газеты, — сказала Луиза, — неизбежно блуждают в английской географии.
— Отсидев полные тридцать лет по приговору о пожизненном заключении за зверское убийство, ля-ля-ля. Лицо душегуба. Фотографии тридцать лет. Джоанна Мейсон сменила имя, по некоторым данным, работает врачом в Шотландии, трам-пам-пам… Ее пока не нашли, значит. Но взяли след.
— Я бы уже не отказалась, — ответила Луиза, — чтоб нашли.
— Да?
Детектив-констебль Эбби Нэш сунула голову в дверь:
— Босс, вы звали?
— Да. Обзвони автоагентства, узнай, арендовала ли Джоанна Траппер машину в среду. И, Эбби, — прибавила Луиза, протягивая ей телефон Джоанны Траппер, — попроси кого-нибудь проверить все номера на этом мобильнике — он тоже Джоанны Траппер.
— Сию минуту, босс. — Эбби — низенькая плотная девица, судя по всему, сумеет за себя постоять, если что. И с воображением у нее получше, чем можно предположить, глядя на ее безвкусную стрижку. — Сэнди Мэтисон сказал, что она выжила в резне Мейсонов, — сказала Эбби. — Я проверила в интернете. Ходят слухи, она опять пропала.
Сколько человек должно умереть, чтобы убийство стало резней? Наверняка ведь больше трех?
— Чипсы? — предложила Карен, потрясая перед ними пакетом. — Со вкусом ростбифа.
Эбби взяла горсть, а Луиза отмахнулась — затошнило от одного запаха. Вот так и становишься вегетарианцем.
— Я просто хочу узнать, где она и все ли у нее хорошо, — сказала Луиза. — И не ошивается ли поблизости Эндрю Декер.
Что там Реджи сказала? С ней хоть кто-нибудь вообще разговаривал? Похоже что нет.
— Беда в том, что она пропала, но никто не сообщил, — вздохнула Луиза. — По-моему, типичное cherchez la tante.
[140]
Штука-то в чем, как сказала бы Реджи Дич: реакция Нила Траппера на необъяснимое присутствие в доме телефона жены была достойна Ингрид Бергман в «Газовом свете»,
[141]
но рядом не стояла с любительщиной, которой он откликнулся на довольное урчание «приуса», когда Луиза завела мотор.
— Чудесное исцеление? — невинно осведомилась она.
Он попытался рассмеяться.
— Мне нужен адвокат? — пошутил он.
— Не знаю. Нужен?
Пребудь со мной
Ей было девять, когда Мартина умерла. Она вернулась из школы — отца нигде не было — и увидела, как двое тащат на носилках вниз по лестнице тело, завернутое в простыню. Джоанна не сразу сообразила, кто это, — лишь потом, когда взбежала в комнату Мартины, увидела взрытые простыни, пустые бутылки на полу и учуяла какую-то тошнотворную мерзость, которая подсказывала, что случилось ужасное.
Мартина оставила записку на цветистой открытке из канцелярского набора, который Джоанна подарила ей на Рождество. Открытка стояла на каминной полке в столовой — полиция не заметила. Ничего достопамятного, никаких стихов, лишь сонные каракули: «Слишком» — и что-то по-шведски — перевода Джоанна так и не узнала.
Она пошла искать отца — нашла в кабинете, где отец методично опустошал бутылку виски. Джоанна встала в дверях и показала открытку.
— Мартина оставила тебе записку, — сказала она, а он ответил:
— Знаю, — и метнул в нее бутылкой.
Некоторое время они жили вдвоем с отцом. Поначалу, когда Джоанна переехала, когда все, кого она любила, умерли, он нанял ей няньку, сохлую кочергу в траурной одежде. Эта мегера полагала, что Джоанна легче переживет свою трагедию, если вести себя так, будто никакой трагедии не было.
В школу Джоанна смогла пойти далеко не сразу. Вблизи школьных ворот у нее подгибались ноги, и нанятый отцом психиатр (затрапезного вида дядька, от которого несло сигаретами, — с ним Джоанна подолгу неловко молчала) посоветовал начать обучение дома, так что нянька переквалифицировалась в гувернантку и каждый день давала Джоанне уроки — ужасные тоскливые часы, набитые арифметикой и английским. Если Джоанна ошибалась, пачкала тетрадки или отвлекалась, ее хлопали по руке линейкой. Однажды, застав няньку за экзекуцией, Мартина схватила линейку и заехала няньке по лицу.
Скандал вышел страшный, нянька грозилась заявить в полицию, но, видимо, Говард как-то с ней развязался. Он умел развязываться с женщинами. Джоанна только помнила, как Мартина повернулась к ней, едва нянька уехала в такси, и сказала: «Никаких больше нянь, милая. Теперь я о тебе позабочусь. Обещаю». Не давай обещаний, которых не можешь выполнить, говорила их мать — и была права. Детям она такого не говорила — в основном отцу, Говарду Мейсону, Великому Притворщику.
Женщина, возникшая после поэтессы (сказать по правде, она возникла до поэтессы, и это одна из причин, отчего Мартина улеглась в постель со своими бутылями спасенья), была китаянкой, какой-то художницей из Гонконга; она уверила Говарда, что Джоанна будет счастливее не в местной школе, к которой Джоанна едва успела привыкнуть, а в пансионе, зарытом глубоко в складки Котсуолдских холмов, и Джоанну тотчас собрали и отправили до восемнадцати лет, а домой она приезжала только на каникулы.
Потом отец годами жил изгнанником в Лос-Анджелесе, пытаясь начать новую карьеру, и на каникулы Джоанна ездила к тете Агнес и дяде Оливеру — ужасные люди, они до смерти боялись детей и обращались с ней так, будто она дикий зверь, которого надлежит по любому поводу донимать и сажать в клетку. Сейчас их общение сводилось к рождественским открыткам. Джоанна так и не простила тетку за то, что не окутала племянницу любовью, — на ее месте Джоанна поступила бы так.
О том, что отец умер, она узнала из газетного некролога. Его пятая забывчивая жена ей не сообщила — Джоанна обнаружила, что он все-таки скончался, когда супруга уже кремировала его и развеяла. В последние годы он жил в Рио, точно преступник или нацист. Пятая жена была бразильянка — Говард мог и не сообщить ей, что у него есть дочь.
Джоанна рисковала утонуть, но школа возместила ей все, чего недодали Мейсоны. По чистой случайности Говард отправил ее в пансион, где о Джоанне заботились, где ее любили, — а она отплатила стойкостью, всем сердцем приняла школьную жизнь с ее порядками и утешалась ее правилами.
К тому времени, когда Джоанна окончила школу и поступила в университет, Говард перенес еще одну жену и пару любовниц, но детей больше не завел.
