Кате хотелось пойти на звук — заглянуть в класс… Но она не решалась. Испуганно обернулась на отца.
— Иди, милая, я уверен, ничего плохого тут с тобой не случится! — подбодрил Федор Игнатьевич. — Я, пожалуй, наведаюсь на кухню — котлы для столовой сюда аж с самого Урала везли, давно хотел посмотреть на них!
И Катенька пошла, стараясь ступать на носочках, чтобы не мешать чтецу.
— Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя.
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя…
На последнем слове она остановилась в проеме распахнутой двери и взглянула внутрь класса. У большой, во всю стену, коричневой доски стоял лысый мальчик в черных форменных штанишках и такой же курточке с блестящими медными пуговицами. Повернувшись лицом к классу, он читал стихотворение. За длинными деревянными партами сидели дети, много детей. Катя даже сразу понять не могла, по-скольку человек помещается за каждой. Перед некоторыми из них лежали буквари и они следили за чтецом, водя пальцами по строчкам. Другие просто слушали.
Но стоило ей подойти, большинство детских голов вдруг повернулись, дети зашумели, зашелестели страницами, чтец сбился и тоже повернулся к ней.
— Гриша! — изумленно воскликнула Катя.
Мальчик недоверчиво несколько раз оглядел ее с ног до головы, а потом, неожиданно подпрыгнув на месте, бросился навстречу, в Катины распахнутые объятия!
— Барышня Барышня, как ты здесь? Откуда взялась? — обнимая за юбку, запрокидывая вверх лицо, радостно повторял вновь и вновь он.
— Приехала… — отвечала она.
Катя скорее почувствовала, чем увидела, когда сбоку от двери, из глубины класса, к ней шагнул Он! Потом только взгляд уперся в странную обувь — кожаные ботиночки, мягко облегающие ноги до щиколоток. И уже по этим ботиночкам, а потом по штанам, по белой рубахе навыпуск глаза ее медленно, но неотвратимо поползли вверх.
— Катя? — ошеломленно спросил он. — Вы… здесь?
И только услышав этот голос, она решилась и взглянула в Его лицо.
Был он слегка растрепан — словно ветром взъерошило волосы. На носу висело немного перекошенное пенсне. Распахнутый ворот рубахи, открытая книга в руке, чернильный след на щеке — всё это придавало Виктору Антоновичу мальчишеский вид. Перед Катей стоял сейчас совершенно другой человек. Не тот, которого она видела на балу или еще раньше у себя дома.
На лоб его падали пряди темно-русых волос. И почему когда-то они показались ей бесцветными? А в глазах… нет, вовсе не блеклых, вовсе не мерзких, в нежно-голубых глазах его сейчас плескалось самое настоящее счастье!
56 глава. Катя
— Катя-я, — доносилось сквозь сон.
— Катю-юша, — ласково тянулись гласные.
— Барышня моя! — теплые губы чуть тронули мочку уха. — Нам пора уже… Хотя, как же не хочется — так и лежал бы рядом с тобой целый день!
Я уже не сплю, но не тороплюсь открыть глаза — мне немного стыдно. Уже светло в комнате, это чувствуется даже сквозь закрытые веки. А еще я ощущаю на себе взгляд Марка… и не только взгляд!
Его руки гладят мой голый живот, забравшись под майку! Я вроде бы засыпала, повернувшись лицом к его спине… А теперь мы оба развернуты в другую сторону!
— Я знаю, что ты не спишь, — бархатный тембр ласкает мою шею, губы прокладывают дорожку нежных поцелуев к уху. — У тебя ресницы дрожат…
А я прислушиваюсь к себе. Я жду отторжения, жду неприятия — каких-то отрицательных эмоций, но… мне нравится его нежность! Мне странно… Я волнуюсь… Но… все-таки оказываюсь неготовой к продолжению, когда Марк вдруг прижимается к моим ягодицам своей твёрдостью.
И звонок его телефона становится моим спасением! Тихо матерясь, Марк нащупывает мобильный на полу и встает с кровати. И уже совершенно не скрываясь, с непередаваемым удовольствием я внимательно наблюдаю, даже не пытаясь отвести свой бесстыжий взгляд за тем, как он голый поднимает с пола свои трусы, полотенце и спокойно, словно так и нужно, словно так можно, идет к выходу из комнаты. И я смотрю, разучившись дышать, на его упругие ягодицы, поджарые, сильные. Мне стыдно, я понимаю, что можно, например, смотреть на его спину или ноги, но смотрю всё равно на мужскую задницу! Какое счастье, что он этого не видит! Полнейшей неожиданностью становится резкая остановка Марка. Он оборачивается, ловит мой предательский, безумно заинтересованный взгляд и подмигивает мне, прежде чем выйти за дверь.
Теперь у меня, кажется, горят от позора даже уши! Как? Ну, как теперь в глаза ему смотреть? Как с ним ехать в одной машине? Но ведь я бы, наверное, и из комнаты не решилась выйти — в этой квартире можно столкнуться в узком коридоре ещё и с Инной!
Заправляю постель, расчесываюсь, готовлю одежду, но не одеваюсь. Потому… потому что после вчерашнего мне очень нужно в душ! И об этом тоже немного стыдно думать — о том, что я почему-то до сих пор влажная там… Марк появляется спустя минут десять:
— Встала уже? Умничка! Пять минут тебе на душ, пьем кофе-чай и уезжаем. Кстати, ты что больше любишь? Я в магазин быстренько сгоняю — тут в соседнем подъезде…
И ни слова не сказал о вчерашнем — ни намека, ни словечечка, только по глазам все было и так ясно! Мне казалось, что он сейчас думает: "Что, Катюша, понравилось тебе ночью со мной? А я еще и не то умею!"
— Кофе, — ответила, стараясь ничем не выдать собственного смятения.
— Я так и думал, — и уже почти ушёл, уже отвел взгляд от меня, но вдруг зачем-то повернулся снова и с невинным видом спросил. — Как насчет короткого утреннего поцелуя?
Но ответа дожидаться не стал — рассмеялся и вышел из комнаты! И я неожиданно для себя самой разозлилась — он же меня специально выводит из равновесия! Он надо мною издевается зачем-то! Подшучивает! Провоцирует! Играется, как кот с мышкой! Собрав вещи, метнулась в душ, краем глаза углядев, как Марк одевается в прихожей. Мог бы и в ванной одеться, что ли! Хотя… чего ему стесняться — в квартире всего две женщины, и с обеими он спал… А считается, вообще, то, что у нас прошлой ночью было, сексом? Или нет? Как понять?
Под душем я рассматриваю свое тело. Оно такое же, каким было и вчера, и позавчера, каким было всегда. Но в то же время, оно другое… Оно словно помнит недавние ласки Марка! Оно тут же отзывается даже внешне на воспоминания об этом мужчине — соски напрягаются, по рукам бегут мурашки. Невидимой глазу, но существующей реально, ощущаемой мною тяжестью наполняется низ живота. И все эти странности становятся во сто крат сильнее, когда я закрываю глаза и представляю его…
Вытираясь и одеваясь, я слышу разговор в кухне — видимо, Марк разбудил Инну. Отпущенные мне для того, чтобы привести себя в порядок, минуты очень быстро заканчиваются, но выхожу из своего убежища я только тогда, когда в него стучатся и… сталкиваюсь в коридоре с ней! Инна показательно смеривает меня взглядом с головы до ног, фыркает и молча протискивается мимо.
