Все, за исключением Каласа Тифона. Он последовал за Мортарионом с самого мостика. Примарх знал о том, что Калас движется в паре шагов позади. Тифон уважал гнев Мортариона, но вместе с тем сохранял настойчивость. Наконец, у дверей в свои покои Мортарион остановился и обратился к воину.
— Задавай свой вопрос, — сказал он. Они были одни. Голос Мортариона отразился эхом от белых, словно кости, колонн, которые торчали подобно рёбрам гигантского зверя вдоль всего главного коридора.
— Почему мы возвращаемся на Галаспар, милорд? — спросил Тифон.
— Потому что этого хочет Император.
Тифон выглядел сбитым с толку.
— Но ведь его покорение закончилось. Галаспар уже приведён к Согласию.
— А вот уроки, что мы должны извлечь из этого — ещё не усвоены.
Тифон какое-то время хранил молчание. Его глаза задумчиво сузились, тёмные глаза, глубоко запавшие, расположенные под тяжёлым лбом. Борода наполовину закрывала рот легионера. Тифон умело скрывал свои собственные мысли, и мало кому было под силу прочесть его, если он сам того не желал.
Наконец, он ответил.
— Я бы подумал, что это мы преподаём другим уроки Галаспара.
Другим. Тифон попал в яблочко. У него было некоторое представление о том, кто может ожидать встречи с «Косой жнеца» у Галаспара. Мортарион задался вопросом, о скольком ещё его сын догадался и старается не говорить.
Примарх подумал о том, что бы он мог рассказать Тифону, но не стал этого делать. Не стал говорить о своей встрече с Отцом на борту «Буцефала».
Мортарион никогда не чувствовал себя комфортно на борту боевой баржи своего прародителя. Золотой корабль являл собой истинного колосса славы, великолепие, созданное в равной степени воинской силой и гением ремесленника. Прогулка по залам «Буцефала» означала возможность лицезреть физическое воплощение силы и искусства. Даже сам внешний облик могучего корабля был обещанием Великого крестового похода и мечты Императора для человечества, и Мортарион сам приложил руку к воплощению этой мечты. Однако эта роль, как он её понимал и как в неё верил, имела мало общего со славой. Золото было роскошью, а роскошь оставалась чуждой Мортариону. Ей не было места ни на Барбарусе, ни в потребностях самого примарха.
Так что он не ожидал триумфальных лавров, когда прибыл на «Буцефал», чтобы встретиться с Отцом после своего первого завоевания. Мортарион покорил Галаспар, потому что это было необходимо не только для дальнейшего продвижения Великого похода, но и для него самого. Он сокрушил эту порочную империю не в надежде на отцовскую похвалу.
Чего он не ожидал, так это печали.
Это удивило его. Смутило его.
— Разве я не сделал того, о чём меня просили?
В ответ — медленный кивок Императора. Признание того факта, что Мортарион выполнил свою задачу, всё верно. Но вот только эти глаза… Глаза золотого существа, которое во многих отношениях оставалось для Мортариона столь же чуждым, как и в тот день, когда Он впервые появился на Барбарусе. Глаза, глядевшие на примарха с печалью. И с новой заповедью.
— Возможно, мы и доставим наш урок, — сказал Мортарион Тифону, зная, что ни один из собеседников не верит в это. — Там нас будет ждать парочка моих братьев.
Миры скопления Галаспар всё ещё продолжали гореть. Угли короткой войны вспыхивали и тлели, отмеченные короткими обрывками сигналов, принятых и переданных вокс-офицером «Косы жнеца». Стоя у командной кафедры, что возвышалась над стратегиумом в центре мостика, Мортарион почти что ощущал аромат смерти империи Ордена сквозь вакуум. Он прошёл через всё скопление Галаспар, и свидетельства его ухода можно было найти повсюду. Именно там, во фрагментах вокс-передач, отмечалось окончательное крушение тирании. Их можно было услышать в сигналах транспондеров имперских кораблей, пересекавших ту самую область, одно лишь появление в пределах которой совсем недавно означало смерть.
Следы былой активности примарха также были прекрасно видны через центральное окно мостика, когда «Коса жнеца» приблизилась к самому Галаспару. Ближнее пространство планеты, далеко за пределами её непосредственной орбиты, засорял космический мусор. Мимо боевой баржи пронеслись чёрные, выжженные обломки того, что некогда было мониторами-крепостями — безмолвное свидетельство трудов Мортариона. Некоторые из обломков были настолько большими, что определить их былую принадлежность не составляло особого труда. На глазах у Мортариона проплыл корабельный нос, медленно вращавшийся из стороны в сторону. Дальше виднелась часть корпуса со всё ещё закреплённой обшивкой, поперечный разрез давал возможность оценить внутренние разрушения. Однако львиная доля обломков вообще не поддавалась идентификации. Все они были памятниками войне, безмолвными и холодными — войне и взмаху косы Мортариона. Таков был правильный и надлежащий урок Галаспару, свидетельство первого масштабного свершения объединившейся Гвардии Смерти.
«Я сделал это, и я был вправе поступить именно так».
— Отметки нашего путешествия, — прокомментировал Тифон, располагавшийся в нескольких футах от стратегиума.
— Отметки наших достижений, — поправил Мортарион. Он не гордился эстетическим совершенством своей стратегии, в отличие от того же Фулгрима. Это было бы проявлением тщеславия. Мортарион гордился тем, что мог видеть необходимость, а затем осуществить то, что должно.
Пока «Коса жнеца» приближалась к Галаспару, число видимых или сигнализирующих о приближении имперских кораблей возросло.
— Как их много, — заметил Тифон. — Надеюсь, они наслаждаются спокойствием своего полёта.
— Они должны быть благодарны, — ответил Мортарион. «Они должны быть благодарны мне и моему легиону».
— Припоминаю наше первое путешествие на эту планету, — сказал Тифон. — Вот уж его гладким-то не назовёшь.
«А я помню жертвы».
— Это было необходимо.
— Входящие приветствия, милорд, — подал голос вокс-офицер.
— От кого?
— Милорд, это «Мстительный дух» вместе с «Алой слезой».
— Флагманы, — отметил Тифон. — Быть может, сбор в нашу честь?
Мортарион не сказал ничего.
— Суд? — недоверчиво прошептал Тифон.
Глава 2
— Пустошь, — произнёс Сангвиний исполненным печали голосом, — кругом лишь пустошь да разруха.
Гор не мог не согласиться со словами брата. Повелитель Лунных Волков и его ангелокрылый родич обозревали масштабы опустошения, стоя на гребне из слипшихся друг с другом обломков. Уровень радиации вокруг был смертельным, оказавшийся в подобной среде простой человек расстался бы с жизнью за считанные минуты. Небеса бурлили коричневым и зелёным, со стоячими маслянистыми слоями всех цветов радуги, что парили в воздухе и напоминали плывущие болота. Кратеры буквально накладывались один на другой, окружённые искорёженными останками боевых машин. На равнине раскинулись танки, многие тысячи танков. Их остовы, почерневшие, разорванные и расплавленные, сливались друг с другом, формируя простиравшуюся до самого горизонта паутину застывшего металла.
