Люций прикинулся ветошью и сделал вид, что его здесь нет. Мария насупилась, сверкая глазами. В буквальном смысле.
Такену же очень захотелось схватиться за голову. Совсем не так он представлял встречу с Вологодскими.
— В общем, я не хочу больше это слушать, — сказал он. — Уходите.
— Ты нас выгоняешь? — холодно спросила Гроза.
— Мария. — Люций перестал прикидываться ветошью и подал голос: — Возьми дочь и выйди.
— Люций… — та перевела взгляд на мужа и любой бы на его месте предпочёл выпрыгнуть в окно.
Но не Люций.
— Выйдите, — повторил он спокойно. — Подождите в наших покоях. Ничего не делай.
— Идем, — поднялась Гроза и потянула дочь на выход.
— Ну мам! — возмутилась та. — Мне же интересно-о…
Слово она договорила уже за дверью.
— Прости, Такен, — искренне извинился Люций. — Мы как снег на голову.
— Снег — это мягко сказано. Скорее как метеор. Как глад, хлад и чума.
— Есть такое, — не стал тот спорить. — Найдётся выпить? А то я соскучился по хорошему алкоголю.
— Хочешь под выпивку рассказать мне, почему я должен вас и дальше терпеть?
— Ты раскусил мой план, — виновато улыбнулся Люций и выставил ладони перед собой.
Такен на это фыркнул. Двое мужчин переместились в кресла, у камина. Выпить тоже нашлось.
— Внимательно слушаю, — сказал Такен.
— Мм… — Люций смочил губы в напитке. — Тамара. Ради неё прошу.
— Звучит неубедительно.
— Это потому, что я не объяснил причин. Мы её на десятом нашли.
— А, это всё меняет, конечно же, — с издевкой произнёс Такен, который и так понял, что «дочка» Вологодских не совсем человек.
— Кхм… — прокашлялся Люций, поёрзал в кресле и сделал небольшой глоток. — Мария не может иметь детей.
— Так… — протянул Такен. — Это ты как-то очень издалека начал.
— Да, прости. Отвык говорить. Нас тридцать лет не было. Или тридцать один? Сложно считать.
— Тридцать? Вы во временную аномалию попали? — удивился Такен.
— Да, — кивнул мужчина. — Но давай по порядку. Об этом, в смысле о том, что она детей иметь не может, мы узнали, когда нам лет по двадцать пять было. Очень давно. Пытались, сам понимаешь. Мария очень малыша хотела. Не получилось. Потом проверились, нашли врача старой закалки, так и узнали. Я детей могу иметь. Мария — нет. Аномалия в репродуктивной системе, из-за того что рядом с Колодцем родилась, скорее всего.
— Мне, конечно, жаль, но это не отменяет того, что вы слишком нагло себя ведете, — холодно ответил Такен.
— Ты дослушай, — устало попросил Люций, медленно цедя алкоголь. — В двадцать пять на эту проблему смотришь оптимистично. В тридцать — начинаешь задумываться. А в тридцать пять у Марии появилась идея фикс. Тогда совсем другие времена были, помнишь? Мы много в Колодце пропадали. Надеялись, что вопрос как-то сам решится. Не решился. Ни целители не помогли, ни артефакты, ни наши эксперименты.
— Вы столько детей загубили, Люций, — сказал с грустью Такен. — Может, это карма?
— Ты это Марии не скажи. Сорвется, — покачал он головой.
Посидели, помолчали, смотря на сухие бревна в камине.
— Так и что? К сути-то перейдешь? — отмер Такен.
— У Марии появилась идея фикс. Иногда мне кажется, что она решила, раз матерью стать не сможет, то хоть мир спасет, — горько усмехнулся Люций. — В общем, там много всего было. Мы отправились в большое путешествие. На десятом встретили Тамару. Сам знаешь, какая там обстановка.
Такен знал. У десятого яруса дурная слава.
Но это как посмотреть. Восьмой ярус называли могильником, миром мертвых. Холодный, с пронизывающими ветрами, нежитью и опасными демонами. Малоприятное местечко. Девятый — ещё хуже. Там лава, огненные создания. Трудно дышать, постоянно валит пепел, высокая температура. Эти два этажа могли пройти считанные единицы. Десятый этаж на фоне двух предыдущих выгодно отличался. Обычный мир, чем-то похожий на Землю. Его ещё называли земли сверхов или богов. Но боги — это так, поэтично. Там жил свой народ. Сами себя они называли ситкары. Ныряльщики их прозвали сверхами. За то, что у них самый обычный житель обладал выдающимися физическими способностями.
Насколько Такен помнил, эта сила равнялась приблизительно девяти усвоенным малым камням. У рядового ситкара. Лучшие же воины превосходили полных легендарщиков. С рядом оговорок, конечно. Легендарщики тоже разные бывают.
Общество ситкаров представляло собой постапокалиптический, средневеково-кастовый строй, с чудовищными порядками и бесконечными войнами. Такен там бывал. Место опасное, суровое и по многим причинам неприятное. Жизнь там не ценится совсем. Ресурсов мало. Законы жестоки и беспощадны. Точнее, там один закон. Кто сильнее тот и прав.
И вот чудо, именуемое Тамара, которую забрали с этого опаснейшего яруса, принадлежащее другой расе сверхлюдей, залезло к грустящему на крыше Спартанцу с желанием пообниматься с «братиком», а потом смахнуться с ним, чтобы «узнать друг друга в бою, как завещал папочка». Такен, разумеется, своего ученика после всего случившегося одного не оставил и присматривал на расстоянии, так что видел всю сцену от и до. Он ожидал, что Спар сцепится с Гатсом, и, как в прошлый раз, путем мордобоя они выяснят отношения. Ожидал, что Мария прицепится к парню, вплоть до попытки выкрасть его. Но никак не ожидал темы с «братиком». Которая чуть не закончилась разрушением замка. Потому что Гроза тоже следила за дочерью и, когда Спар начал той отвечать, вмешалась и наехала на него. Вследствие чего была послана учеником в далекое путешествие. Там и Такену пришлось вмешаться. К этому и Люций присоединился, так что они все вернулись к тому, что было недавно — взаимным угрозам и готовности перейти к смертоубийству. Второй раз за день.
— Ну? — поторопил Такен Люция, не собираясь помогать ему вести разговор.
Со старым другом всё было понятно. Мария была повернута на Колодце. Как выяснилось, ещё на желании обрести ребенка и спасти мир. Последнее не особо удивило. Люций же был повернут на самой Марии. Неизвестно, что там у них за тридцать лет изменилось, но кажется, что тогда, что сейчас, он готов ради неё на что угодно. Убить Такена, замучить шестьдесят три ребенка или на любое другое зверство.
В этом плане мужчина не обольщался.
— Мы её юной совсем забрали. Ребенком, — пояснил Люций. — Она с нами в петлю попала. Дошла до Истока. Понимаешь?
— Нет, — честно ответил Такен.
— Она больше ни с кем не общалась. Мы по глухим местам в основном ходили. Никакой социализации. Ей двадцать шесть лет, а она ведет себя как дитя.
Эту часть Такен понял. Сверхи взрослели и старели медленнее. Двадцать шесть лет в переводе на людской — это где-то шестнадцать-семнадцать лет.
