– Ты не делаешь мне больно, поверь.
Он хмыкнул – мол, да, ты сама себе причиняешь боль.
– Точно не повторится? – строго спросил он.
Я закивала.
Я напоминала сама себе надутый шарик, и хоть я стравливала силу в флерсов, у меня все равно каждый день оставался изрядный излишек. Поначалу я хотела вообще не кормить Лилию в наказание за его «нелояльную молчаливость» – это ему ничем не грозило, переполненная Фиалочка всегда бы поделилась с ним, но мне некуда было девать силу, и где-то на третий день я, покормив флерсу, вызвала и Лилию.
Сейчас оба мои флерса сверкали, как драгоценные камни на солнце, а я лежала и понимала, что встречу с Крегом надо отменить, что я не выдержу больше. Самое ужасное, что все эти страдания были напрасны, ни центры, ни артерии упорно не хотели расширяться – гоняли силу под огромным напором, отчего я и казалась себе надутым шариком, но расширяться не хотели ни в какую.
Крег обрадовался тому, что наши встречи в обед прекратятся и не смог скрыть этой радости, хоть и старался. Алекс сам перезвонил, извинился, сказал, что не может сегодня, я взяла его за жабры и выдавила причину – он испугался того, что было, слишком сильные испытал ощущения. «Я думал, что сейчас умру», – сказал он. Я как могла мягко его заверила, что больше подобного ждать не стоит, что я просто была в ударе, а со мной такое крайне редко. Он успокоился, но встретиться все равно отказался. Я понимала, что он встречается с другой, и закатила изысканный скандал с обещанием располосовать ему спину при встрече. Он клялся и божился, что я единственная (хорошо, что при общении по телефону люди не «тренькают»); я выслушала, сделала вид, что поверила, и мы расстались, воркуя как голубки.
У меня сутки отдыха. Отлично. Я принялась безрадостно размышлять, сбросить мне излишек в воду или еще помучиться в надежде на изменения, но тут в дверь моей спальни поскреблись. Мыши? Флерсы!
– Что надо? – недружелюбно крикнула я.
Дверь приоткрылась, и в щели показался носик Фиалочки.
– Госпожа, позвольте нам за вами поухаживать…. Вы нас кормите, а мы…
Больше всего хотелось гаркнуть, чтоб закрыли дверь и убирались в свою комнату, но… как сказал один летчик: «Мы в ответе за тех, кого приручили».
– Заходите. Что вы будете делать? – обреченно спросила я.
– Я расчешу вам волосы, а Лилия принес воды, чтоб вы умылись.
М-да… Вода в миске, как в старые добрые времена без водопровода… Надеюсь, Фиалочка не будет драть мне волосы, иначе, боюсь, я не сдержусь.
Хм… А вода-то оказалась не просто водой, флерсы скинули в нее свою силу, и ополаскиваясь я тут же почувствовала бодрость и свежесть. Вытершись льняным полотенцем, я откинулась, предоставив волосы Фиалочке. По человеческим меркам они были длинными – до середины спины, но для divinitas, любивших в этом плане излишества, типа кос до пят, моя прическа была более чем скромной.
Фиалочка расчесывала очень нежно, ни разу не дернув, я успокаивалась и расслаблялась от этих прикосновений, а Лилия опустил мои ноги в воду и массировал. Сколько так продолжалось, я не знаю, но в какой то момент зелено-белая сила, которой меня подпитывал Лилия, дошла до центров и артерий, мягко оплела их и… Я стала меняться. Нижний центр и его вены и артерии расширились, пищевой, стоящий на отшибе я проскочила и так, а вот сердечный…
– Еще, – простонала я, мне не хватало зелено-белой силы, она не дошла до сердечного центра и его сосудов.
Почти сразу в мои ладошки полилась столь необходимая мне сила, оплетая сердечный центр и по артериям добираясь до рацио. Несколько томительных мгновений, и сердечный раскрылся рывком, волной раскрылись артерии, рацио мучительно сопротивлялся, но кто-то в поцелуе влил силу и… будто цветок распустился у меня в голове, враз стало легко и невесомо, почти неслышной волной пораскрывались вены, и сила внутри меня потекла спокойно и легко.
Как же это приятно, как же замечательно.
Не раскрывая глаз, я чувствовала, что мои детки опустошились и щедро возвращала им то, что они отдали. Получив белую силу, они перерабатывали ее в бело-зеленую и обменивались ею между собой. Наконец мы все трое поутихли и просто лежали на постели, обнявшись так, что каждый касался всех. Я с удивлением поняла, что думаю о них, как о своих детях… Я всегда избегала ответственности за кого-либо, забота об источниках не в счет, я лишь недавно приняла подобие вассалитета от одного слабого красно-белого divinitas, и то лишь потому, что это не стоило мне никаких хлопот. Все! Мысль о том, что я не смогу защитить того, кто доверится мне, приводила в ужас; лицо Седрика и то, что осталось от Серхио, вставало перед глазами, и я гнала любую мысль о том, чтобы обзавестись «семьей» в нашем не-людском понимании. А вот все же семья меня нашла. Нежность переполняла меня, и я понимала, что буду оберегать этих флерсов и их ребенка, что бы ни случилось. И от этой мысли становилось немного страшно… Детки почувствовали мой страх и уняли его.
* * *
Следующая неделя промелькнула, как один день. Я подарила Фиалочке свою батистовую ночную рубаху и хлопковый отрез для Лилии, надо было сделать это раньше, мне не нравилось видеть ее почти голой, но все как-то не до того было. Получив подарок, Фиалочка прыгала от радости, с каждым прыжком умножая силу, а потом расцеловала меня, делясь энергией. Я была в шоке, как же мало ей надо, чтобы быть счастливой. Она вообще напоминала трехлетнего ребенка, такая же непосредственная и недалекая, но очень добрая и радостная. На следующий день она уже щеголяла в юбочке и топике на завязках, одни на шее, другие на талии, под крыльями, Лилия тоже был в новых штанах. Оба довольные донельзя, они осмелели и стали потихоньку прихорашивать квартиру, то занавеси постирали, то цветы в горшках расставили, то мебель почистили, каждый раз настороженно ожидая моей реакции, я была не против такого самоуправства. В результате их усилий, моя квартира, бывшая раньше вполне обычной и почти человеческой, стала по ощущениям напоминать сад с клумбой – в воздухе витали свежесть, прохлада и легкие запахи лилии и фиалки. Даже Митх, занося продукты, как-то спросил, чем я освежаю воздух, я наплела что-то про разлившиеся дорогие духи, стараясь не морщиться от собственного «треньканья».
Сегодняшняя ночь вновь принадлежала Вику, он принес мне незабудку в горшке. Я искренне пищала от радости, о незабудках мне рассказывал еще Костя, и я все мечтала когда-нибудь приобрести эти цветы, но их не было. Было что угодно, но русских незабудок не было. И вот я держала горшочек с маленькими кусочками летнего неба… Прелесть.
Вик был польщен и рад, что смог так угодить мне.
– А ты все-таки сменила духи, – обронил он, когда мы поднялись наверх.
– Да? А что ты слышишь? – удивилась я.
– Ну… спелое яблоко и что-то горькое, летнее, чуть аптечное…
– Календула, – вырвалось у меня.
– Да, точно.
Я рассеяно опустилась на кровать. Календула… В моем видении во время битвы с Абшойлихом «папа пахнет календулой, а мама яблоком». Но мой отец Винье, он мог пахнуть только виноградом и виноградной лозой, и для меня зеленая сила всегда ассоциировалась с виноградной лозой, не с цветами. Но… «Мой любимый обнимает нас, моя доченька смеется, переводя взгляд с меня на него, внутри меня растет НАШ сын…» Это, безусловно, воспоминания мамы, переданные мне. Я схватилась за голову.
