– Научишь меня защищаться от них – расскажу.
Я растерялась.
– Защищаться? Я не знаю какой-то специфической защиты от них, – или поймать и выдернуть, или переварить.
– Так и знал, что от тебя никакого толку.
Я отвернулась и села почти спиной к нему. Зря. Этот хам расстегнул заколку на косе и успел потеребить ее, чтобы расплести, но получил по рукам. Рассерженная, я встала и заходила по комнате. Седрик, наоборот, напоминал сытого кота.
– Ты ответила только на один вопрос, и могу признаться, что второй меня интересует куда более.
– А что второе?
Он закатил глаза, мол, ну и дура.
– Чем ты его так напугала?
– Да откуда ж я знаю!
– Это не ответ, – в его голосе послышался металл. Я остановилась и глянула на него vis-зрением. Так и есть, центры полны, он сам напряжен и, кажется, готов драться. Что происходит?!
– Седрик, я… Только не делай глупостей, ладно? Я не хочу, чтоб ты сдох на шесть часов позже, чем я. Хорошо?
– Ответь, Пати, что его так напугало? Ты же белая, вы ж не можете причинять боль другим существам, вы от этого гаснете. Я помню, как ты слабела, борясь со мной, я проиграл по времени, еще чуть-чуть, и ты бы лишилась чувств от опустошенности, да ты почти вырубилась, пока я привыкал к метке. Как ты смогла причинить Руману боль, да еще так, что он прижимает уши при одном воспоминании о тебе?
Я присела в кресло, обдумывая ответ. Седрик привык думать, что я не опасна, что я не боец, а вот, оказывается, очень даже боец. И это очень напугало его.
– Я… Иногда я просто закрываюсь и при этом впитываю силу противника, по чуть-чуть, чтоб стать таким же агрессивным, как он, – Седрик кивнул, ему был знаком этот прием. – Это когда драка идет оружием, а не силой. А когда нужно бить силой, генерировать ее, я впадаю в боевой транс.
– Вот как. Мило. И в чем же он выражается?
– Ну… Мне все становится смешно и ничто не пугает. Ржу как дура, – тихо закончила я.
– Смеешься… И с Руманом смеялась?
– Ну да.
– Тогда понятно.
– Что понятно?
– Марла тоже ржет, психопатка, когда убивает, просто заливается смехом.
«Брр…»
– Все? Ты успокоился?
– Розочка моя, а твои шипы вовсе не призрачны…
– Им далеко до твоих клыков.
– Хорошо, что ты понимаешь это.
– Понимаю, Седрик, я все понимаю. За эти годы я и полслова не сказала тебе во вред. Я не клялась и не поклянусь, но ты знаешь, что я тебе зла не причиню.
– Иди ко мне, пушистенькая. Хоть раз позволь мне сделать то, что я хочу. Я знаю, где надо будет остановиться.
– Никакого секса, Седрик…
– Тебя так напугал наш первый раз? – саркастично спросил он.
– Не смешно!
– Пати! Я обещаю, что не сделаю ничего вопреки твоей воле, твоим желаниям.
Да, больших гарантий своей безопасности я не получу. Я приблизилась к нему, и он встал навстречу.
– Я буду мягким и пушистым, почти как ты, – бархатным голосом пообещал он.
Мы медленно кружились в подобии танца, хоть музыки и не было. И конечно же, Седрик расстегивал все эти маленькие пуговицы на моем платье, сначала снизу, потом сверху, потом опять снизу… Происходящее мне скорее нравилось, чем нет, но удовольствия я не получала. Это не шло ни в какое сравнение с тем, что у нас было с Лианом, с ним я раскрылась и расслабилась, а с Седриком надо было играть в открытость и не терять контроля над собой и силой ни в малейшей степени – это не удовольствие.
Последние пуговицы Седрик все же оторвал одним рывком и мягко уронил меня на кровать. Пока мы танцевали, я тоже не бездельничала и, стянув галстук, расстегнула его рубашку, он сбросил ее и встал на колени надо мной. Чувство опасности резануло как нож – нельзя быть похожей на жертву, нельзя покорно лежать под ним. Я села, но неснятое, спущенное платье связало мне руки, и Седрик толчком опять опрокинул меня на спину, я дернулась и «закрылась»…
– Чшш, тихо, тихо… Я контролирую себя.
Сила в нем бурлила, и он все больше наливался красной, не родной, плохо контролируемой.
– Ну что ты погасла… Розочка моя, я хочу слышать твой аромат, ну же, раскройся, – в упрашивании слышалось рычание, а ласки, пока еще нежные, грозили в любую секунду превратиться в боль.
Мне это совершенно точно не нравилось. Но, сделав надо собой усилие, я расслабилась и раскрылась, отдавая ему силу.
– Да, моя сладкая, да, моя летняя, моя пушистая…
Напряженность спала. Получив порцию светло-красного он ненадолго стал по-настоящему нежен. Но красной силы теперь в нем было слишком много, она требовала выхода или же конвертации. А конвертировал Седрик в черную, в данном случае – в агрессию. Этого допустить нельзя.
Мне этого очень не хотелось, но я в поцелуе отобрала большой глоток, уже успевшей стать багровой, силы, это было противно, как будто пьешь кровь. Седрик не ожидал такого, но обрадовался и влил больше, чем я хотела взять.
– О да! Возьми еще.
– Нет!
– Тогда отдай. Ты теперь пахнешь иначе, одного глотка хватило.
Я боролась с собой, чтобы не выплюнуть его силу, это было бы серьезным оскорблением, я старалась ее переработать, но получалось плохо. Седрик принялся по чуть-чуть вытягивать из меня в поцелуях, а вытягивание силы само по себе неприятно; я терпела, сколько могла.
– Хватит!
– Как скажешь, розочка, как скажешь, – но его покорность никого не обманывала.
– Седрик, мы заиграемся. Ты заиграешься. И нарушишь обещание.
– Я контролирую себя. А ты?
Вопрос был задан не просто так – его сила начала влиять на меня, и мне уже хотелось почувствовать силу рук, блуждавших по моему телу, хотелось… Чужая сила, чужие желания…
– Седрик, хватит, остановись.
– Кому ты не доверяешь, мне или себе?
– Твоей силе!
Он рассмеялся польщенным смехом победителя.
– Ты… если б ты знала, насколько желанна, когда в тебе моя сила, когда ты не приторно сладкая, а такая… самочка, молоденькая, перепуганная самочка, которая боится, что ей сделают больно, но все же хочет, очень хочет!
– Седрик, НЕТ! Я ничего не хочу. Я хочу, чтобы мы прекратили все это и разошлись. Ты полон, более чем полон. Я тебя покормила.
Его лицо исказила ярость, но он закрыл глаза, пытаясь управлять собой и сконцентрироваться, я тоже зажмурилась в страстном желании того, чтобы он взял себя в руки. Вдруг вес его тела пропал…
– Убирайся!
