Меня с такой тряской Витта не возьмут даже в терапевты. Кому нужен врач, пугающий пациентов?
Ответ очевиден. Никому!
В ординаторскую заходит Аксёнов. Бросает на меня суровый взгляд.
– Выйдем.
Послушно следую за ним в курилку. Мужчина с широкой мускулатурой и аккуратной рыжей бородкой смотрит мимо меня, прикуривает. Выдыхает кольца мне в лицо, молчит.
Я пытаюсь сохранить спокойствие, но не получается. Руки дрожат ещё сильнее. Прячу их за спину.
Виктор Викторович хмурится, и рыжие брови заползают на переносицу.
Кусаю губы, нетерпеливо жду вердикт.
– Давно у тебя трясутся руки? – хирург смотрит на меня в упор.
– После смерти мужа и дочери, – признаюсь честно. Не хочу юлить. – Но Виктор, честное слово, два года этого не было. Почему случилось сейчас, не знаю!
– Понятно… проблемы с сосудами есть? – гремит на всю курилку.
Оборачиваюсь, вздыхаю с облегчением, обнаружив, что никто не греет уши. Мы абсолютно одни.
– Нет у меня проблем. Я здорова, – защищаюсь. Бросаю на мужчину молящие взгляды.
Но, кажется, он не умолим.
– Я не хочу, чтобы ты работала под моим руководством… – выносит мне вердикт.
Ком застревает в горле. Неужели Аксёнов хочет отказаться от меня.
– Но у тебя слишком высокий покровитель, – врач бросает хищный взгляд на окно главного. – Он не даст мне скинуть тебя как балласт.
Округляю в ужасе глаза, о каком покровителе сейчас идёт речь?
Виктор не обращает внимания на мои знаки, продолжает:
– Поэтому сделаем так, возьмёшь больничный у невропатолога, отдохнёшь пару-тройку недель. Лучше на море, в родных пенатах. Пойдёт на пользу. А после возвращаешься… в перевязочную.
Слёзы заполняют глаза. Моя мечта рушится на глазах. Я не стану хирургом , потому что нервы расшатаны, а руки не слушаются.
Виктор тушит сигарету о мусорное ведро, закусывает верхнюю губу.
Гулко стучит в ушах. Кровь несётся по артериям. И сердце колотится как сумасшедшее. До меня доходит главное, что я получила официальное разрешение на поездку в Сочи.
– Ты пока отдыхай. А мы решим, куда тебя определить. Может, посадим на консультации с опытными ребятами.
– Спасибо, – бормочу, пряча слёзы за улыбкой. То есть я снова стану чьей-то подсобной удобной сестричкой.
– Так чтобы и ты, и мои пациенты были в безопасности, – добивает меня Виктор. – Слушай, Чайкина, а давай я тебя отправлю к своему другу в городскую поликлинику в хирургический кабинет. Отсидишься на перевязках годик.
Я отчаянно мотаю головой.
Возвращаюсь в кабинет, собираю вещи.
– Ты куда, Чайкина? – бросает на ходу Аня, старшая медсестра.
– Приболела!
– Не заражай моих больных! Брысь отсюда домой, – Аня указывает на дверь.
Выбегаю из отделения. Готова разрыдаться. Но тут же вспоминаю про Сочи, и сердечко ускоряет обороты.
Неужели я скоро увижу Наташеньку? Мы её обязательно найдём!
Выхожу на улицу. Июльское солнышко припекает. Бросаю взгляд на часы. 17.20. Нужно сразу ехать к Удальцову, чтобы не опоздать.
Где-то рядом сигналит автомобиль, и я на автомате поднимаю глаза.
***
Полицейская тойота Удальцова. Что за странности?
Подхожу, сажусь на пассажирское сидение.
– Вы за мной?
– Мимо проезжал, решил забрать, – мямлит первое, что приходит ему на ум.
Смотрю на него и замираю.
Он выглядит сегодня как-то по-другому. Может потому, что одет по гражданке – джинсы обтягивают крепкие ноги с мощными бёдрами, светлая футболка облепляет кубики пресса и рельефную грудь. На ногах белые модные кроссовки.
На загорелом лице улыбаются огромные глаза, цвета чистого неба.
Хорош, чертяга!
Если бы я не знала, какой он на самом деле, то поверила бы в картинку.
А так мне намного легче сопротивляться.
– Мне удалось сегодня закончить дела пораньше. Вот я решил, почему бы нам троим не погулять в парке? А? Покатаемся на лодке, поедим мороженое, покрутимся на каруселях?
Пытаюсь совладать с собой. Не думала, что когда-нибудь ещё буду кататься на каруселях.
Открываю рот, чтобы отказаться. Демид опережает меня:
– Мне подписали отпуск. Вылетаю в Сочи в пятницу вечером.
Вздрагиваю. Выпускаю сумку из рук. Вцепляюсь когтями в бедро мужчины.
– Ничего себе, – смотрит, куда я положила руку. – Однако ты прыткая. Мне нравится, – улыбается довольно.
– Что значит «вылетаю»? А я?
– Злата, ты не можешь меня сопровождать. Кто-то должен сидеть с Алёной.
– Мы найдём кого-нибудь. Ты рассказывал, что у неё есть родная тётя! – дымлюсь от злости.
– Во-первых, эта тётя – дурная молодая вертихвостка! Во-вторых, если мои догадки верны, то тебе опасно возвращаться в Сочи!
– Плевать, – вцепляюсь в татуировку Демида на руке.
– Ты решила нас угробить?
Он резко останавливает машину у обочины. Снимает с себя обе мои руки, но не отдаёт их мне. Разворачивает ладошки к себе, подносит к губам. Целует каждую.
Наклоняется ко мне, тянет меня за шею. Пытаясь достичь губ.
– Что ты делаешь?
– Один поцелуй, и я обещаю подумать?
– Я не буду твоей дорожной любовницей, – шепчу, тяжёло дыша.
Горячие руки тянут меня к себе.
– Один поцелуй…
Тянусь губами и обжигаюсь об горячие влажные губы.
Глава 16
Злата
Опускаю глаза, и всю оставшуюся дорогу до дома Удальцова еду молча.
Злюсь на себя. Снова это сделала! Не дала отпора наглецу, когда он меня поцеловал. Может быть, я сама провоцирую его на близость. Привлекаю мужчину неподобающим скользким поведением?
Прикинулась лапушкой, молчу, не сопротивляюсь. Нечестно это? Надо рвать, кричать, биться за свою честь. Так что ли?
Вот и главный врач решил, что я легкодоступная. Как Аксёнов сказал: – я бы тебя выпер, но у тебя слишком сильный покровитель.
Противно. Веду плечами.
Демид косится, но ничего не говорит. Делает вид, что между нами ничего не произошло.
Подъезжаем к подъезду. Пока майор паркуется, выхожу из машины, выглядываю у каруселей белокурую головку, джинсовую юбку. Заметив, застываю около детской площадки. Алёнка сидит на качелях, болтает ножками, общается с «коллегами по песочнице».
