— А вдруг врет, вдруг ловушка? — тараторит Алена, но при этом носится по кабинету в поисках своих вещей.
У нее есть ровно пять минут, чтобы успеть собраться. После чего я просто уезжаю… хотя куда я без нее? Потому жду, поглядываю на часы, мысленно подгоняю свою крошку.
Аленка успевает собраться за три. Правда бурчит всю дорогу, что похожа на бледную моль без косметики, прическа тоже отвратительная, а я смеюсь. Это солнечное утро радует однозначно, я кожей чувствую, как налаживается жизнь, как мир начинает улыбаться. Фортуна наконец-то поворачивается лицом к нам, потому что я очень сильно устал лицезреть ее филейную часть.
Девчонка не обманывает. Действительно возвращает конверт, который тут же забирает из моих рук Алена и прячет надежно к себе в сумочку.
— Откроем? — с нетерпением спрашивает она, сидя в автомобиле.
Крутит его вновь в ладошках, пытается прочитать на просвет, но только щурится зря. Ничего не видно, а меж тем мой взгляд цепляется за надпись на бумаге. Там значится мое имя… Руки тянутся, но Аленка только машет им перед моим носом.
— Я знаю, что Воронов просил, — напоминает она, — но…
— У меня есть идея получше, — решаюсь я на важный шаг в это мгновение. — Давай навестим его?
Ветрова молча кивает, и ее лицо озаряет улыбка — это лучшее, кажется, что я видел сегодня. Моя душа поет, энергия бьет ключом и становится так легко дышать. Еще немного и я взлечу, наверное, ощутив окончательно всю легкость. Было трудно и впереди, скорее всего, еще будут барьеры и препятствия, но… Мы не сдались. Не сошли с пути, посчитав, что все нам не под силу. Выстояли. Пробились.
Сдаваться? Ни за что! И я безумно рад, что Аленка не сдалась, не сломалась и пошла со мной дальше по этой неудобной тропе, да и неизвестно толком к чему. В одном уверен — там за поворотом будет ясно и хорошо.
Она со мной. В моем сердце, в моей душе. Моя детка. Моя любовь. Моя победа!
Эпилог
Когда в последний раз я так переживала, что зубы стучали? Эта жизнь явно желает мне показать все темные стороны моей души и тот свет, к которому я должна выйти или мы?! Держа за руку Тимура, я трясусь как осиновый лист. Волнуюсь, холодный пот выступает на спине, а в висках пульсирует. В горле пересохло от волнения и так трудно сделать шаг, будто мои ноги замурованы в бетон. Я уже была здесь, но именно сейчас, ощущая весь груз ответственности, чувствую дрожь во всем теле. Страшно. Я боюсь взглянуть правде в глаза, не знаю, как перенесет эту встречу Тимур.
Дверь нам открывает старенькая женщина, представляющаяся соседкой. Она держит в руках пузырек с лекарством. В квартире не хватает воздуха. Темные шторы на окнах создают гнетущую атмосферу и все это давит особенно тишина, которая въедается под кожу.
Жутко так, что мурашки проносятся волной.
— Как он? — едва ли не шепотом спрашивает Тим, забирая из рук старушки таблетки.
— Совсем плох. Не ест, не разговаривает, в основном спит. Доктор приходит каждый день, уколы ставит.
— Можно к нему? — произношу я, надеясь, что нам позволят увидеться… или попрощаться? Не хочется думать о плохом, но позитивные мысли не роятся в голове, они все спрятались, исчезли, словно шанса больше не дано.
— Конечно, мне надо на рынок как раз. Побудьте с ним, поговорите. Не ответит, но наверняка услышит.
Мы киваем и на цыпочках проходим в комнату, где на диване лежит измождённый Александр. Соседка права. Он почти не реагирует на наше присутствие. Веки его подрагивают, дыхание поверхностное, а губы чуть приоткрыты. Тимур берет со стола кусок ваты и, смачивая ее в стакане с водой, протирает губы старика.
Мне больно смотреть на этих двоих. И невозможно обидно, что судьба не дала им лучше узнать друг друга. В какой-то мере получается, что Тимур такой же одиночка, как и я. Он тоже остается с одним крылом. Я не хочу признавать этот факт, моя душа стонет и всячески старается отрицать неизбежное.
— Папа, — одними губами произносит Тим, склонившись над Александром.
Проводит рукой по лбу Воронова, а на глазах моего мужчины выступают слезы. Не могу на это смотреть. У меня нет сил, но я должна быть рядом с ними. Должна.
— Пап, — повторяет Тимур, присаживаясь на край постели и очень долго вглядывается в лицо больного.
Я закрываю глаза руками, не в силах сдерживать всхлипы.
Не знаю, сколько мы сидим так, Тим говорит с Вороновым, рассказывает ему обо всем, делится мыслями, планами, советуется даже… жаль только, что тот не может нам ничего сказать!
За окном смеркается, летний закат раскрашивает небо огнем, и мы еще долго топчемся на пороге комнаты, боясь даже отвернуться.
— Я приеду завтра, — говорит Тим, сжав ладони в кулачки, — я успею…
Полгода спустя
— Милая, я не уверен, что все это поместится в квартире! — потирает переносицу Тим, глядя на меня из-под ресниц.
— Пессимист, — фыркаю, подхватывая пакеты с вещами.
Этап гнездования в полном разгаре, мне хочется скупить все розовое и окружить себя пурпурными единорогами и сладкой ватой.
— Женщина, ты меня разоришь, — восклицает муж, при этом нагло так улыбается, что хочется назло ему докупить еще пару распашонок и чепчиков.
— Перестань, Воронов, когда ты стал таким жадным?
— Я экономный, — поднимает он указательный палец вверх, а я забираюсь в салон авто. Делать это я теперь шустро не могу, вообще напоминаю, кажется, черепаху. Все слишком медленно, неторопливо. Сама себя даже временами раздражаю, но понимаю — надо потерпеть, осталось не так много в принципе.
Малышка в животе протестует, ей не нравится, когда мама сидит, но и лежать в машине я не могу. Неудобно до жути. Поскуливая, откидываю кресло и устраиваюсь кое-как.
— Характер папочкин, — бурчу себе под нос, поглядывая на Тимура.
Тот только улыбается, радуясь изменениям, что происходят в наших жизнях. Да, они ворвались стремительно, неожиданно, но я ни о чем не жалею. Мне нравится наша нынешняя жизнь, ее размеренный поток и возможность быть втроем. Никого постороннего мы давно не пускаем в этот мирок.
С семьей Тимура отношения прекратились почти сразу после похорон Воронова, а спустя некоторое время, Тим сменил фамилию, взяв отцовскую. У него не было сомнений, что поступает правильно, а я мужа поддержала в этом решении. Кстати, конверт… Вскрыли, конечно, правда, только на сороковой день. И то долго думали, а надо ли оно нам. Александр смог удивить, он, мало того, что оставил сыну значительную сумму, так успел еще и переписать завещание, где наследником стал именно Тимур.
Квартира Воронова досталась моему мужу, хотя мы и не претендовали, считая, что не заслужили.
После оглашения Тим долго сидел возле могилы отца. Молчал, собираясь с силами, ему нужно было время, чтобы сродниться с мыслью: нашел и тут же потерял. Почти всех! Ведь собственная мать тоже прервала общение с сыном, сосредоточившись на старшем.
