Я задумалась над словами Армина, а мое возмущение прошло само собой.
— Сегодня днем ты повела себя также, — продолжил он, спустившись губами к ребрам. — Ты временно потеряла зрение, но видела в эти дни намного больше, чем обычно. Ты была более собранной, осознанной, чуткой. Но едва ты прозрела, как для тебя словно перестали существовать люди. Даже те, которые тебя очень любят. «Наблюдатели» уводят тебя от твоих мыслей. Неважно, будь это хоть твоя мама или я, но ты должна всегда в первую очередь спрашивать себя: хорошо ли тебе? Нравится ли это тебе? Как бы ты себя чувствовала, если бы знала, что никто за тобой не наблюдает?
Странно: я почувствовала себя так спокойно и естественно, словно я не была сейчас вся закована, обездвижена и лишена зрения и голоса. Именно сейчас я чувствовала себя даже лучше, чем днем, когда я была полностью свободна.
— Будь честной с собой, Афина. Только с собой, — попросил меня Армин. — На самом деле я всегда даю тебе выбор. Если я делаю что-то против твоей воли, значит, я точно уверен, что тебе это пойдет на пользу. Я всегда спрашиваю: больно тебе или нет, хорошо или плохо, я всегда прошу озвучить твое мнение, чтобы знать, что чувствуешь именно ты.
Я полностью расслабилась на столе. Мне стало так легко дышаться, что даже кляп мне нисколько не мешал. Но все же Армин осторожно вытащил его у меня изо рта.
— Как ты себя сейчас чувствуешь? — спросил он, склонившись к моим губам.
— Мне так хорошо, — тихо прошептала я.
У меня было ощущение, как если бы я проснулась утром в мягкой постели, а не была до сих пор прикована ремнями к операционному столу.
— Это твой выбор, Афина, — заключил Армин. — Я не применял к тебе никакой гипнотерапии. Никаких звуков, чтобы сосредоточить тебя на моих словах — ничего. Сейчас, отбросив все, что мешает, ты наконец смогла себя услышать.
— А что дальше? — растеряно спросила я.
— А дальше ты будешь моей, — Армин оставил короткий поцелуй на моих губах. — Только моей. Я никогда не отпускаю то, что люблю…
Армин накрыл мои губы своими и завладел моим ртом, а я все также не могла шелохнуться и покорно принимала ласку моего Господина.
Меня окутало приятное доверие, не просто к Армину, а происходящему в целом. Словно ничего сложного со мной больше не могло произойти пока рядом мой Армин.
Мужчина все глубже проникал в меня языком, пока я не почувствовала удушье. Совсем чуть-чуть. Не могу сказать, что мне было страшно или неприятно от этого. Просто слегка закружилась голова.
— Я дам тебе немного свободы, — прошептал Армин мне в губы. — Но если будешь себя плохо вести, то снова лишу.
Я ничего не ответила, пытаясь снова коснуться губ Армина, но он не давал мне этого сделать.
Затем он развязал мне глаза и приказал:
— Смотри только на меня.
Я кивнула, завороженно глядя на мужчину. Однако я не могла не заметить, что мне стало немножко страшно. Я снова осознала, что я на операционном столе и что ко мне вернулся страх медицинской атрибутики.
Страх усилился ещё больше, когда Армин звякнул чем-то железным об поднос.
— Господин Армин? — с тревогой в голосе спросила я. — Мне страшно. Можно… не делать этого?
— Чшшш, — одновременно ласково и властного прошипел он. — Я не делаю ничего пугающего. Тебе не будет больно, обещаю. Смотри только на меня, и даю слово: после этого тебе станет так легко и хорошо, как никогда ещё не было.
Я нервно сглотнула, но все же решилась ещё потерпеть. Может мне это действительно поможет?
— Это, — Армин показал мне странную штуку: что-то типа массажёра с ручкой и вращающейся частью, — ролик с мелкими иголочками.
От слова "иголочки" у меня беспокойно забилось сердце.
— Я проведу один раз, — предупредил он. — И ты мне честно ответишь: больно тебе или нет. Но только честно. Как я тебя научил.
Не дожидаясь моего согласия, Армин провел этой штукой мне плечу, а я зажмурилась от страха.
— Больно? — интригующе спросил он.
Я отрицательно мотнула головой, но не открыла глаза. Так действительно было не страшно, и я могла трезво оценить воздействие ролика.
Армин провел этой штукой по второму плечу, а затем медленно спустился вниз.
Крошечные иголочки тихонько кололи, но не причиняли боли.
Тогда Армин спустился этой штукой мне к груди и прошёлся по нежной коже.
Я напряглась от лёгкой щекотки, но эти ощущения тут же отозвались у меня внизу живота горячей и вязкой волной.
Армин прошёлся иголочками ещё раз, а затем проехался по тонкой коже ореол. У меня же было ощущение, что эти самые иголочки впились мне в промежность, и я дернулась насколько это было возможно.
Тогда Армин захватил губами одну вершинку, жадно вобрав ее в рот, а по второй медленно проехался игольчатым роликом.
Я закусила губу и замычала от острых ощущений в промежности. А ведь Армин даже не касался меня там!
Затем мужчина проехался по моей вершинке ещё раз и ещё, пока я медленно сгорала от обжигающей страсти. Он сделал это достаточно резко и быстро, "исполосовав" мою грудь этим предметом, а после убрал его на поднос.
Меня это удивило. Разве он не хочет продолжить?
Но через секунду до меня дошло к чему все это было. Те участки кожи, где касался ролик, стали горячими, и весь пожар перекинулся мне в лоно.
— Доктор Армин! — запаниковала я. — Так жарко! Помогите!
Армин коснулся пальцами моей промежности и тут же ввел их внутрь.
— Эти иголочки, — объяснял он, пока готовил меня для себя, — создают мельчайшие микротравмы на коже. Этот процесс безвреден, но очень приятен, как если бы я сделал так…
Армин резко провел по моему бедру пальцами с коротко стриженными ногтями. Но всё же он как будто слегка меня оцарапал. И тут же мое бедро начало гореть пожаром, что снова отдалось пожаром вниз живота.
Я запрокинула голову и стыдливо закусила губу.
Мне нравилось то, что я сейчас испытывала. Все воздействия Армина не просто заставляли мою кожу гореть, это пламя проникало глубоко в мышцы и даже в мозг. Кроме того, обездвиженность и беспомощность заключали меня в воображаемую камеру, из которой нет выхода, но также и нет желания его найти.
Каждый мой нерв был объят этим пламенем, а внизу живота уже образовался целый комочек опаленных страстью клеток.
— Армин! — завыла я, после того как мужчина "расцарапал" мне живот и бедра, при этом не покидал пальцами второй руки моего лона. — Больше не могу!
Мое тело требовало мужчину. Я жаждала оказаться под ним, жаждала принять его в себя, раскрыться для него без остатка. Жаждала полноценных проникновений.
