Пролетели три счастливых дня, мне начало казаться, что я никуда не улетала и просто видела плохие сны. Но ночью, во сне, я увидела черные глаза, полные боли и отчаяния, мне приснился Хорес таким, каким я увидела его впервые. С придушенным криком я подскочила в постели, через секунду поняла, что это был лишь сон. Дарел проснулся и принялся меня утешать.
– Все хорошо, девочка, ты дома, со мной…
Я легла обратно; прости Судьба, я не имела права забывать его, забывать клятву, теперь я буду помнить.
– Вот ведь… говорили, что не будет никаких последствий, – продолжал Вольф, обнимая меня, – а последствия всегда есть…
Хелен-Инга стала главой рода Тобин, Первой Тобин. Ее отец очень тяжело перенес очередное ограбление пиратами его судна и решил передать полномочия дочери, а сам заняться здоровьем и внуками. Я послала видеописьмо с поздравлениями, нелегко ей, наверное, сейчас, ведь она еще очень молода. В ответ я получила полуофициальное письмо, в котором она интересовалась, можно ли пообщаться с моим отцом. Я предупредила отца и дала его коды, они что-то обсудили, но отец, из врожденной вредности, не спешил делиться информацией. Прошло две недели после моего возвращения, а я никак не могла придумать, как мне узнать о судьбе Даниэля Хореса-Ташин, не привлекая внимания к своему интересу. И тут Судьба напомнила мне, что жизнь не только праздник в окружении близких людей, омрачаемый лишь легкими угрызениями совести и неудовлетворенным любопытством.
В один из би-вечеров меня перехватил Дин Таксон, он был нервным и мрачным. Первое, что пришло в голову – заговор, убили президента, и нам всем придется уносить ноги. Мы зашли к нему.
– Что случилось? Глядя на тебя, можно подумать, что свергли президента, – попыталась я пошутить.
– Нет, все не так плохо, а может, еще хуже. Это как смотреть.
– Дин, не в твоих привычках плести языком. Что случилось?
– Извините, леди ВикСин. Не знаю… Не знаю, как начать. Вот… – и он вставил инфокрис с текстом. Я принялась читать, это оказалась история болезни, рассеянный склероз…
– Я попросил у Вольфа его личный архив на лучших курсантов, и среди крисов с эгофайлами оказался этот.
– Что ты хочешь сказать? – голос не слушался, я не могла нормально вздохнуть.
Вместо ответа Дин пролистнул файл…. Дарел Вольф, генерал в отставке, ректор двенадцатого училища…
У меня все поплыло перед глазами… Это не опухоль, которую можно вырезать, не проблемы с сердцем или сосудами, которые можно подлатать. Не с каким-то органом, который можно заменить, на худой конец. Да, все сейчас лечится, и это тоже. Но такое лечение могли себе позволить очень немногие, это все равно, что полностью омолодить себя. Очень долго и очень дорого.
Мне вспомнилось, что Дарел стал подволакивать ногу, объясняя это старой травмой. Дата диагноза – чуть больше года назад.
– Сволочь, засранец, тварь, – застонала я. – Годы – это не только потери, но и уроки… «Научился ценить подарки Судьбы»… Тварь, знал, что скоро сдохнет, и решил напоследок сделать девочке приятное…
Дин в ужасе смотрел на меня. Я не удержалась и завыла, обхватив голову руками. Выпустив боль, я посмотрела на Дина.
– Я найду деньги. Но как уговорить его лечиться? – спросила я спокойным деловым тоном. Дин замотал головой, приходя в себя.
– Ваши перепады… – промямлил он. – Я думаю, если вы объясните ему, насколько он для вас дорог, пригрозите… он послушает.
– Пригрозить чем? Помереть вместе с ним? Он не поверит.
– Нет, внушить, что он вам жизнь поломает.
– А ведь поломает, – сказала я грустно. – Я не хочу его терять. Только не это. Ведь это будет ужасно глупо.
– Только вот пассаж о глупости его не проймет, даже я не понимаю, почему это будет глупо.
– Потому что бессмысленно! Этого же можно избежать, реально можно. Без каких-то сверхнапряжений.
– Вы уговорите его, леди ВикСин, вы и мертвого уговорите, – заверил меня Дин.
– Надеюсь, ты прав, потому что иначе я его возненавижу. И убью. Любила – убила.
– Мрачные у вас шутки.
– Это не шутки, Дин. Увы, не шутки.
Я развернула тихую, но активную деятельность. Слетала к брату, там, подальше от Вольфа, узнала, где и за сколько такое лечат. Самые подходящие клиники были на Тропезе и Синто, но на Синто получалось бешено дорого, потому что Вольф не гражданин и не служил по контракту у нас. Значит, Тропез. У меня была треть нужной суммы, учитывая, что я не успела вернуть брату деньги, как собиралась. Где брать остальное? Спрошу отца, не даст, так, может, что-то посоветует.
– Ты с ума сошла! Да что у тебя каждый месяц происходит? Ты ходячее несчастье. – Кричит, значит, все будет хорошо. – А ты знаешь, что твой ректор выпытывал у меня ненароком, сколько стоит инорожденный ребенок и как у нас относятся к детям, у которых родители иностранцы? С чего бы ему понадобилось такое знать?
– Не знаю.
– Решай, что ты хочешь: Вольфа или ребенка от него!
– Отец, но он же переболел омега-вирусом…
– Те, кто служил в ЕвСе, сдавали генматериал, и он свой сохранил. Если я все правильно понял, то он сейчас хранится где-то на Тропезе.
– Откуда ты все знаешь?
– Оттуда, что я думаю головой, а не… Или Вольф, или его ребенок!
– И то и другое, – твердо сказала я. Отец уставился на меня.
– Ребенок может подождать, – поспешила я успокоить его. – Папа, ну пожалуйста, у меня ведь есть треть суммы, на первый цикл лечения хватит. Я же не знаю, какие у нас перспективы, может, это и не такая уж и большая сумма?
– Треть – это год работы, твоей и Ронана.
– Семья ведь получила вознаграждение по персональному контракту? – я не собиралась требовать эти деньги, но придется.
– Получила стандартную сумму, то есть еще четверть у тебя есть, а где возьмешь недостающую половину?
– Папа, но ведь если он будет умирать долго и мучительно у меня на глазах… – попыталась я зайти с другого бока.
– Не будет, – перебил меня отец. – Скорее голову себе снесет при первых симптомах.
– Первые симптомы уже есть. Если его не будет – мне будет плохо. Очень плохо, – твердо сказала я. – Он имеет очень сильное положительное влияние на меня.
Отец зло зыркнул.
– Скажи уж – влюбилась в него, а то выдаешь тут околонаучные фразы.
– Влюбленность разная бывает. Вольф помогает мне сохранять спокойствие, настраивает на позитивный лад. Он действительно очень много для меня значит и много для меня делает.
Отец задумался. Я была спокойна: если бы он категорически не хотел мне помогать, то не кричал бы, а спокойно сказал об этом и прекратил разговор.
