— Мы тихо, — горячий шепот опалил шею, вызвав волну мурашек.
В пальцах, губах Эмиля был голод, упоение человека, который хотел любить жену после долгой разлуки. Он снял с меня черный шелк, обнажая тело, покрывал поцелуями каждый сантиметр. Наощупь стянул белье и пальцами проник в горячее лоно, оборвав робкие возражения. Мы возились в постели, и он брал меня сначала пальцами, глубоко и жадно целуя взасос. Затем, закончив сладкую игру, обхватил ягодицы, заставляя выгибаться. Эмиль так спешил овладеть мной… Я ощутила удары быстрого от возбуждения сердца, когда он накрыл меня собой. Уперлась ладонью в грудь, чтобы остановить. Мне хотелось посмотреть на него секундочку, прежде чем… Ниже ключицы был красноватый рубец. Еще один будущий шрам, который я буду любить в нем.
Когда я встретила затуманенный взгляд, Эмиль тут же похотливо улыбнулся и медленно прижался бедрами, проникая в меня. Первый толчок был очень мощным. Он сдавленно застонал сквозь зубы, словно ему было хорошо и больно одновременно. Потом быстрее, чаще… Наше супружеское приветствие закончилось быстро.
Эмиль расслабился на мне в сладкой истоме, пока я цеплялась за влажную спину мужа и тонула в его дыхании. Снова начала плакать, не веря, что он здесь. Утром я и мечтать не смела, что мы будем вместе, утомленные интимным жаром.
— Почему ты спрашивал, хочу ли я встречи?
Он скатился на бок и открыл глаза. Я онемела от их выражения. Взгляд Эмиля всегда меня завораживал, с первой минуты. Мы были так близко, что в солнце, проникающем из-за штор, я видела рисунок радужной оболочки. Какие у него красивые глаза…
— Ну что ты молчишь, Эмиль?
— На тебя смотрю, — он медленно провел пальцами по моему подбородку. — Я о тебе думал… Тебе было тяжело, знаю. Весь город шумел. Достали?
— Немного, — я усмехнулась.
— Время пройдет, и пена схлынет, маленькая. Через год нас не вспомнят.
— Ты уходишь от ответа. Почему ты спрашивал?
Он вздохнул, и улыбка стала грустной.
— Я думал, ты знаешь. Все непросто, наша жизнь будет другой. Не такой, к какой ты привыкла.
Я привстала на локте, тревожно глядя на него.
— Имущество конфискуют, — тихо сказал Эмиль. — Если я не докажу легальность доходов, все заберут. И мне придется носить браслет несколько лет.
Взгляд стал болезненным. Серьезный удар в его возрасте, когда трудно начинать заново.
— Ты на свободе… — пробормотала я. — Не жалей о деньгах.
— Нам придется переехать. В полиции предложили на выбор Питер или Подмосковье. Маленькая, я заключил сделку со следствием. Мне этого не простят. Пока все не уляжется, нам нужно быть осторожными.
Я поняла, почему он спросил. Общество нас ненавидит — все знают, кто Эмиль и чья я жена. Теперь и в криминале он персона нон-грата. Ограничение, контроль, нищета — таким он видел будущее. А он к другому привык, за свое место бороться, давить — насилием, оружием, своим характером, но давить, ломать, втаптывать в землю. Доминировать.
— А ты чего хочешь, Эмиль?
Он долго молчал, размышлял.
— Хочу уехать с тобой, — наконец сказал он.
Я положила ладони на впалые щеки, поглаживая. Рассматривала морщинки на лбу. Немного деформированное веко. Сейчас он чувствовал втоптанным в землю себя, но при этом у него были отдохнувшие глаза. И я в него верю. На него можно опираться. Верю, что мы сможем заново. Он хочет попробовать, и я хочу. Он мне все простил, и я ему тоже.
— Ну ты и дурак… — сказала я. — Да пусть все забирают. Конечно, давай переедем.
Я тяжело вздохнула и положила голову ему на грудь. Эмиль забросил руку мне на плечи, поцеловал в макушку. Между нами было много боли. Много препятствий. Но мне кажется, мы все пережили, все пережгли. Некоторые вещи понимаешь только в конце пути, когда он пройден и есть, на что оглянуться.
Чуть позже мы сидели в детской. Поставив подбородок на край кровати, я с нежностью смотрела, как Эмиль играет с малышом, таскает по комнате, прижимает к груди, улыбается ему, обнажая крупные зубы. Было страшно сделать это — шагнуть в новую жизнь, наши новые отношения, новую семью после того, как мы прошли настоящую войну. Все менялось. Будущее пугало неясностью. Но Эмиль сильный человек и я знаю, что могу на него положиться. В ближайшие дни нас ждал переезд.
Сборы были короткими. Мы хотели скорее идти дальше или, наверное, бежать из прошлого. Через несколько дней нас ждал Питер. А впереди столько всего… Восстановление документов, возврат наследства, суды — пока наши счета и имущество были арестованы. Даже думать об этом было страшно. Деньги разрешили взять только с моего личного счета в качестве подъемных, а там немного было. Я волновалась за будущее, хотя не подавала вида. Эмиль сам все понял.
Я суетилась, раскладывая вещи в новой, снятой для нас квартире, еще необжитой, чужой и немного жуткой. Он подошел, обнял меня, поцеловал в лоб. За окном темно, приехали поздно и города я не видела, только рисунок ночных огней…
— Не переживай. Я что-нибудь придумаю, маленькая…
Шокированная и потерянная из-за быстрых перемен, я доверчиво прижалась всем телом. Новой жизни я боялась и предвкушала одновременно. Ему надели черный браслет на руку. Эмиль прятал его под рукавом пиджака и улыбался, словно все в порядке. Но я понимала, что он чувствует. В один миг лишиться всего… Неизвестно что станет с легальным бизнесом, брошенным в Ростове. Нашими деньгами. Об офшорных счетах мы даже не упоминали вслух. Пятьдесят миллионов грязных денег — что станет с ними? В ближайшие годы на них не стоит рассчитывать, но кто знает, может быть потом, когда нас оставят в покое… Я надеялась, их не найдут.
Я разложила, как смогла вещи, ежась от непривычного холода. С дороги мы сильно устали. Детскую кровать поставили в нашей спальне, мы легли на незнакомый и оттого неудобный диван.
Я таращилась в темноту. На отблески света вокруг кроватки и на белых стенах. Нужно шторы повесить… И столько сделать в новом доме. Я съежилась в комочек и Эмиль догадался, что мне страшно. Он целовал мне затылок, пока я не успокоилась и не уснула.
Утром жизнь перестала выглядеть такой пугающей.
Я встала с постели, сделала кофе — пока растворимый, за неимением лучшего, и подошла к окну. Было пасмурно, но я улыбнулась. Я помню этот миг. Помню так ярко, словно он случился вчера. Сияющая заноза, загнанная в сознание. Вот-вот заплачет ребенок и мне придется включаться в хлопоты, от которых я отвыкла из-за нянек и мамы. В комнате спал Эмиль — теплый, разморенный, из постели не хотелось вылезать, дома холодно… Но я пила гадкий кофе и щурилась от счастья.
Встал Эмиль — заговорил с кем-то по телефону. И стало так спокойно, что я поняла: со временем все наладится. В отражении оконного стекла я увидела, как он вошел в кухню.
— Через три месяца, если все будет хорошо, мне разрешат работать, — он куда-то собирался, торопливо застегивал сорочку, серый пиджак ждал своей очереди на спинке стула. — Ты ни в чем не будешь нуждаться, поняла?
