Пролог
Сегодня будет особенный день. Наполненный ароматом кофе и мандаринов, шелестом конфетных оберток, детским смехом, звонким, как бубенцы на повозке Деда Мороза. Вечером зажгут гирлянды, натянутые между деревьями и, мокрые от дождя, они будут мерцать, покачиваясь на ветру.
И обязательно пойдет снег, у Мороза еще целая неделя, чтобы исправиться к Новому году. А потом — неделя выходных! Я сдвинул зонт над головой и попытался улыбнуться дождю, шлепая по лужам.
Все плохое останется в прошлом, все хорошее скоро начнется…
Хлюп! Нога провалилась в колдобину, и весь мой аутотренинг размяк и захлюпал. Твою ж! По самую щиколотку провалился, да в жижу. Теперь домой возвращаться — какой уж там магазин!
Меня обогнули два гостя из Средней Азии. Один из них, толстый, в заношенной бейсболке в цветах американского флага, пробормотал что-то, и, перебежав дорогу, эта парочка исчезла в магазине, где все было втридорога, кроме паленого пойла.
И что? Ну, да, праздники. Чтоб их, семейные! Но семьи больше нет. Аленки нет. Потому что кто-то решил, что ей надо рожать самой, несмотря на риски. В итоге ребенок умер. Жена попала в реанимацию, но кровотечение остановить не удалось. Полгода прошло, а легче не стало. Все инстанции оббегал, самых дорогих юристов нанял, и лишь один честный отказался от дела, сказал, что врачей редко удается осудить. Тем более таких, как дочь начальника службы родовспоможения при министерстве здравоохранения.
Страна в кризисе. Продажи в заднице. Я бросил взгляд на билборд, где тип с масляной рожей держал пылесос и смотрел на него с вожделением, как на Скарлетт Йоханссон, которую собрался оприходовать.
«Купи жене подарок! Новогодние скидки! Море сюрпризов!» «И сосну в подарок», — невесело подумал я.
Семью потерял. Все возможности — тоже. В общем, не разбогател, не прославился, не развил таланты… А ведь было, что развивать! Мог бы играть в футбол и стать вратарем — отлично же получалось. Но выбрал карьеру экономиста. И тоже не развил, не до того стало, когда заболела мать. Мог бы податься в стендап. Мог бы выучить десять языков с моей-то памятью! Но каждое дело требует самоотдачи хотя бы на начальном этапе, а я не мог бросить маму и уехать в Москву, да и деньги на лечение понадобились немалые.
Жаль, что сейчас уже поздно начинать. А как дышал, как дышал…
Да и что начинать, когда в сорок с чем-то на собеседованиях на тебя смотрят, как шиномонтажник — на лысые покрышки «жигулей»? Да, фотографическая память, да, английский, немецкий, немного турецкого и болгарского — но произношение-то ужасное. Но «раз ты такой умный, то почему не богатый», и зачем тебе работа в нашей мелкой компании? Извини, чувак, но мы возьмем специалиста помоложе, на котором можно ездить, пока он в твои сорок не перекинется кверху копытами, а потом не уползет в свою нору доживать — прохудившаяся прокладка корпорации. На тебе-то фиг поездишь, раз в свои сорок один такой здоровенький. А должность повыше надо заслужить. Не всем удается: во-первых, не все доживают, во-вторых, у некоторых коллег есть правильные родственники.
Как говорится, поздно пить боржоми.
Захотелось кого-нибудь ударить. Но не себя же бить!
Мной овладела злость. На себя, на врачей-коновалов, на сборщиков мебели, у которых то акула поломалась, то свисток оглох, то на шимо белый и шимо темный — самые популярные цвета в этом сезоне, на клиентов (где мой шкаф?), на поставщиков (ну вы понимаете, «газель» поломалась, а на прошлой неделе грузчики напились, а на позапрошлой у меня бабушка умерла, да, уже пятая). Но главное — на шефа, похожего на голубя-дутыша с характером старухи Шапокляк.
Я повернул домой, засеменил по пустынной улице, закрыв зонт, чтобы дождь остудил злость. Капли быстро намочили голову, заструились за шиворот.
Вспыхнули фонари вдоль дороги. Проезжающие легковушки поднимали перед собой настоящие цунами брызг, как омывающие асфальт машины — в лучшие времена. Дождь тарабанил по крышам, шлепал по лужам, и в его грохоте тонул шум моторов.
До родного двора оставалось минут пять, когда сквозь грохот дождя прорезался отчаянный женский крик и сразу оборвался, как будто этой девушке закрыли рот. Я остановился, бушующий в крови адреналин подтолкнул сердце, и оно сорвалось в галоп.
Где?
Точно не на той стороне улицы — слишком далеко. И не в квартире этой пятиэтажки — не услышал бы. Взгляд зацепился за дыру в металлопрофильном заборе в паре метров от меня, из-за которого торчали блоки недостроенной многоэтажки. Наполовину утонув в луже, валялся букет цветов.
Стройка то затухала, то оживала, и тогда оттуда, как тараканы, расползались по окрестностям понаехавшие гастарбайтеры — то наши, то какие-нибудь таджики. Видимо, хозяин не любил платить, потому работники и менялись. Догадка полоснула по разуму молнией — ах вы ж черти усатые!
Крик больше не повторялся, но и так было ясно, что к чему. Ругнувшись, я скользнул за забор, перехватывая зонт поудобнее. Зонт был непростой, тактический забугорный — купил за большие деньги с рук, испытал, убедился в надежности.
В бытовке с приоткрытой дверью горел свет. Погасив желание ринуться в бой немедленно, я оценил свои шансы: за спиной шесть лет бразильского джиу-джитсу в зрелом возрасте, множество спаррингов и ни одного реального боя. Тысячу раз слышал, что в уличном бою все эти приемы — не более чем мишура… Типа против лома нет приема.
Хлесткий шлепок и женский вскрик подстегнули, и я в два прыжка добрался до бытовки, заглянул внутрь. Двое работников в фуфайках держали девушку за руки и ноги, распластав на разложенном диване. Третий что-то приговаривал, зажимая ее рот и пытаясь стянуть узкие джинсы. Четвертый стоял чуть в стороне и, судя по экспрессии, гортанно и не по-русски материл ширинку, пытаясь ее расстегнуть. Национальные ругательства не помогли, и он подключил русские: «Я тебе рот открывал!»
Помещение стандартное, без перегородок, два с половиной на шесть метров. У входа — шкаф для одежды. Огромный диван, разложенный посреди бытовки, занимает огромную часть площади, не разгуляешься.
Гастарбайтер, так и не победивший ширинку, меня увидел, но не успел подать сигнал тревоги — я атаковал, но не его, он был далеко, за изголовьем дивана. Со всей силы ткнул стальным наконечником зонта в третьего строителя, который был на девушке, целя в позвоночник между грудными и поясничными позвонками. На тебе, урод! Он завопил, заваливаясь набок. Одновременно завопил дальний, подтянул портки и кинулся к столу у окна, где между кольцами нарезанной колбасы и переполненной пепельницей лежал обычный кухонный нож.
