— Дядя Вася, можно мы елочку поставим? — Настя сложила руки на груди. — Дайте игрушки, я знаю, у вас есть.
— Вот плутовка! — радостно воскликнул комендант, указал на меня протезом. — Стойте тут, чужих не пускайте, я сейчас все принесу.
Я поставил елку, придерживая ее за верхушку — она была чуть выше меня, под два метра, Настя принялась расправлять ветки, приговаривая:
— Какая красавица! Спасибо тебе, Саша! М-м-м, а душистая какая!
Мищенко вернулся, прижимая к груди картонную коробку, откуда свешивался хвостик гирлянды. Настя забрала у него коробку и продолжила щебетать:
— Мы с девочками хотим в новогоднюю ночь устроить карнавал, вот весело будет! Пойдешь?
— Может быть, — уклончиво ответил я и потопал за Настей на первый этаж.
Вот что называется «и завертелось». В голове роились нерешенные проблемы, завтра надо было встать в шесть, чтобы прибыть на работу в семь, еще и образ Алены преследовал, она чем-то на Настю похожа, только не столь обильна формами. Так и хотелось Настю Леночкой назвать.
Но когда распахнулась дверь, потянуло… духом юности, что ли. Тем, что я давно утратил: лилась ненавязчивая музыка, доносились голоса, пахло духами — мужскими и женскими вперемешку — и алкоголем. Все это до боли напоминало школьную дискотеку в столовой: на медленный танец девчонки выстраивались у стен, ожидая, когда их пригласят, а когда был быстрый, к стенам жались мальчишки. Либо же прятались в туалете, тайком передавая друг другу сигарету.
Навстречу шла, покачиваясь на огромных каблуках, ярко накрашенная блондинка с завитыми волосами, под руку она держала высокого жилистого мужчину. Оба остановились, пропуская нас.
Дискотеку устроили в спортзале, который располагался в комнате, где этажами выше находилась кухня, и захватывал немного площади под туалетом и душевой — они здесь были меньше. Музыка лилась из двух колонок, стоящих в разных концах зала, слов песни было не разобрать. Кто-то раздобыл старинный шар-стробоскоп, и по стенам ползли разноцветные блики, били по глазам, потому сложно было рассмотреть танцующих.
Захотелось остаться, чтобы стряхнуть груз прожитых лет, горечь, беды, тоску, разочарование, скинуть все это и забыть, а потом полной грудью вдыхать юность, танцуя с симпатичной девушкой медляк…
Я установил елку на крестовину, отнес в середину зала, и вокруг сразу же начала собираться толпа.
Девчонки налетели на украшения и принялись цеплять на елку игрушки, а я вспомнил, как в детстве любил день, когда бабушка доставала с антресолей огромную коробку, и я долго перебирал игрушки. Помню, была там девочка в шубке и огурец, которые пристегивались к ветке железной прищепкой. Бабушка говорила, что это очень старые игрушки, и их нужно особенно беречь. Мне больше всего нравился желтый прозрачный фонарик, который светился в темноте, и виноградная гроздь. Интересно, сохранилось ли это все у Саши Звягинцева? Как странно, что вещи, ранее казавшиеся пустяковыми, обрели такую ценность.
Пока девчонки наряжали елку, я перебрал «дождик» и вытащил блестящую желтую лису — точно такую же, какая была в моем детстве. Пока никто не видит, сунул ее в карман. Над кроватью повешу. Пусть будет мостом, соединяющим две жизни.
— Как здорово! — радовалась Настя.
Она сняла пуховик и осталась в обтягивающей декольтированной кофточке и брюках. Не сдержав эмоций, бросилась мне на шею, обняла и чмокнула в щеку.
Отстранившись от девушки, я приладил на елку вместо звезды розовую сосульку. Стробоскоп более-менее примелькался, я еще раз осмотрел зал, сев на корточки у коробки.
Девушек было двенадцать, четыре образовали один танцующий кружок, четыре — другой. Настя и еще две украшали елку. Блондинка, которую мы встретили в коридоре, и ее ухажер присоединились к нам.
Парни то приходили, то исчезали. Делать им было тут особо нечего — мужики не танцуют. Уж на трезвую голову так точно.
— А откуда тут столько девушек? Это же общежитие МВД ведь? — поинтересовался я у Насти.
Она посмотрела, как на несмышленыша.
— И что? Я, вот, в бухгалтерии работаю и на заочном учусь. Вон те девчонки из столовой. — Она кивнула на танцующий кружок, что подальше от выхода, поближе в шведской стенке, увитой мишурой. — А вот эти, что ближе к нам — опера.
Хотелось присвистнуть. Настя рассмеялась.
— Но мы тут долго не задерживаемся, замуж выскакиваем, в квартиры переезжаем.
«Хватай, пока не забрали», — говорили ее глаза. И не только глаза.
И мне, правда сказать, захотелось схватить. Вот только блондинка, что пришла позже, вдруг переменилась лицом, посмотрела мне за спину и спросила:
— Кот, вы чего такие хмурые?
Так, кто-то подкрался незаметно. Настя тоже насторожилась, положила «дождик» обратно в коробку, встала, отдернула блузку.
Я обернулся. Позади меня стояли четверо. Мой сосед Артур — лопоухий и немного окосевший от алкоголя. Его придерживал длинный парень, смуглый и кудрявый, похожий на Пушкина без бакенбард. По краям и чуть сзади — толстяк в кепке-аэродромке, отдаленно напоминающий Шрека, и шкет с непропорционально большой головой и телом подростка.
«Эмпатия» подсказала, что эти люди меня не любят и очень хотят восстановить справедливость. Вот только что они под ней подразумевают?
— Здорово, мужики, — поприветствовал их я. — И тебе салют, сосед.
— Это мы еще посмотрим, — хмуро ответил Артур и глянул на толстяка, которого блондинка назвала Котом. По мне, так Шрек Шреком. — Кот, вот он.
Шрек выдвинулся вперед, встал передо мной, сложив руки на груди. Агрессии не проявлял, но тон был угрожающим:
— Значит так, новенький. Даю тебе три минуты. Возвращаешь, что взял, Артуру, просишь прощения, потом собираешь манатки и исчезаешь из нашей общаги. Иначе побьем, а потом еще и дело пришьем.
Какой-то сегодня неудачный день, все пытаются самоутвердиться за счет новенького. Кулаки сжались, в горле стало горячо, на сердце — тоже.
— Что ты им про меня наплел? — спросил я у Артура.
— Ничего, кроме правды, — холодно ответил он. — Что крыса у нас в общаге завелась.
— Ребята, ну что вы пристали? — проговорила блондинка, развешивая мишуру по елке. — Идите туда, откуда пришли.
— Отвали, Наташка, — рыкнул Шрек и ввинтил в меня глазки-буравчики.
Я поднялся, посмотрел на Артура.
— У тебя ко мне какие-то предъявы? Валяй.
Артур шагнул вперед и сжал кулаки.
— У меня заначка пропала, как только ты в моей комнате завелся.
— Не брал я ничего.
— Тогда где она?
