— Не надо! — Алексей дернул его за рукав. — Не позорься, блин!
Чуя скандал, журналистка посмотрела на нас как-то кровожадно, зашептала что-то оператору, он перевел камеру на Олега — красного от злости, набыченного. Так и казалось, что вот-вот из ноздрей вслед за паром вырвется огонь. Борецкий же просто нас игнорировал.
Олег хотел убить эту мразь. Развеять на атомы. Разорвать на куски. Переехать машиной. Ну, хотя бы ледяным комом в рожу его перекошенную запустить. Не зная, как себя поведет Витаутович, я приготовился валить Олега на землю и тыкать мордой в снег. Ну точно девушка замешана в этом — как пить дать.
— Не сейчас, Олежек, — спокойно произнес я. — Остынь. Он свое получит. Сегодня.
Я говорил так, будто каждое мое слово — ледяной гвоздь, вбиваемый в горячую голову Олега. И он остыл — видимо, стравил пар через дырочки в черепе, расправил плечи, ухмыльнулся.
Посмотрел мне в глаза невидящим взглядом, осклабился:
— Получит. — Глянул на Алексея. — Получит же?
— Как два пальца об асфальт, — нарочито бодро ответил тот. — Все, валим.
Борецкий исполнял великолепное презрение, на замечая ни Олега, ни Алексея, не говоря уже о молчавшем Витаутовиче и обо мне. А еще Юрий Борецкий больше всего на свете сейчас мечтал, чтобы мы убрались отсюда и шли своей дорогой. Желание накалялось и медленно трансформировалось в жгучую страсть накостылять хоть кому-нибудь, хотя бы например этому юному ментёнку… Да это же он обо мне! Бросил, хренов жиголо, на меня взгляд искоса, и определил в сотрудники милиции.
— Эй, Баря или как там тебя… — чуть развязно заговорил я. — Слышал, тебя одна дама бросила за то, что у тебя очень маленькое достоинство. Ты эта, не волнуйся, братан, щас такое лечат. Нарастят если чо, ага. Или ты лучше совсем отрежь его, да? Зачем он бабе? Правильно, незачем. Слышал, клятые буржуи щас пол меняют? Ты эта, напиши в партком, пусть тебе путевку выделят, съездишь сделаешь операцию себе, да? И уволься лучше из рядов СКА, не позорь клуб СКА.
Название клуба СКА хорошо тем, что его можно произнести так, что оскорбится любой. Юрий Борецкий и без моей пламенной речи горел желанием свернуть мне шею, а теперь прям-таки убить возмечтал.
Олег заулыбался, Алексей издал смешок, Витаутович смолчал, хотя очень хотел мне дать подзатыльник и увести, чтобы не позорил «Динамо», зато Борецкий развернулся прыжком и вызверился:
— Ты, чмо болотное! Ты кто вообще такой? Ты козырек! Без своего карамультука ниче не стоишь! Да я тебя — одним ударом! Иди сюда, докажи, что мужик!
— Да мне че доказывать, у меня все нормально там, — я развел руками, глядя вниз. — Никто не жаловался.
Барик еще больше оскорбился и с личных оскорблений перешел на организационные:
— Да вы все гроша ломаного не стоите в своей мусарне!
Это был если не нокаут, то точно ментальный нокдаун: Барик прилюдно обнажил всю свою гнилую суть и даже не понял, что опозорился. И еще хуже для него — подставился сам.
Витаутович, улыбаясь уголками глаз, решил его добить и вежливо поинтересовался:
— Юрий Владимирович, я правильно понял, что вы назвали советскую милицию «мусарней»? Или вы так о «Динамо»? О клубе, честь которого защищали великие Яшин, Карелин, Яунземе, Санеев?
Немного зная Витаутовича, я бы на месте Барика от этой ледяной вежливости пришел бы в ужас и сбежал. По всей вероятности, Барик тоже немного знал Льва Витаутовича. Или не немного, а хорошо, а потому замер и так и стоял — открывал и закрывал рот, не зная, что сказать. Мозгов в этой пустой голове, видимо не было, потому что только сейчас Юрик-Барик сообразил, что его пылкую речь снимали. Генерал Вавилов за такое по головке не погладит и обязательно выкатит претензии армейцам.
Телевизионщики ликовали. Оператор переводил камеру то на меня, то на Борецкого. Наконец журналистка приняла решение и решила выяснить, что я за действующее лицо в ее репортаже:
— Простите, ваше имя?
— Санек. Фамилия моя Нерушимый. А вас как зовут, красивая?
Играть такого раздолбая мне нравилось, и черт его знает почему. Наверное, потому что Звягинцев никогда таким не был.
— Валерия. Я из «Первого областного ТВ». А вы участник?
— Еще одно слово, Нерушимый, и станешь бывшим участником! — рявкнул Лев Витаутович.
— Участник, защищаю честь лиловского «Динамо», — сказал я, не обращая на него внимания, и мысленно раздел Валерию так, что она покраснела. — А вы прям из настоящего телека, да? Меня покажут?
— Да… не знаю, на усмотрение редактора, — залепетала журналистка, которая до того вела себя как хищная акула пера. — Но я очень постараюсь!
— Ну вы позвоните мне, если попаду, — улыбнулся я и окончательно сразил ее сердце. — Саша Нерушимый. Будущий чемпион СССР, вот увидите!
Валерия покивала и вспомнила про Борецкого.
— А вы что думаете? Станет Саша чемпионом СССР?
— Если только по наглости, — нашелся он и добавил. — Щенок.
— Тот самый? Каналья? Не очень приятно познакомиться, — сказал я. — А я Саня. А вообще — турнир все расставит по местам.
Мы с Витаутовичем зашагали прочь. То есть он зашагал и потащил меня следом, пребольно схватив за локоть. Олег с Алексеем направились за нами сами, убоявшись участи такой. Сосредоточенные на обсуждении произошедшего, парни оживленно переговаривались и чуть не сбили с ног девчонок, волокущих огромные свертки, похожие на скрученные ковры.
— Не зеваем! — гаркнул Витаутович мне в ухо.
Мы пристроились в хвост очереди возле входа, над которым изображался плакат в стиле соцреализма: мускулистая девушка-бегунья и тяжелоатлет. А ниже ползли ярко-красные буквы бегущей строки: «Быстрее! Выше! Сильнее!»
У входа участники и тренеры называли себя организаторам, получали бейджи с фотографиями и номерами и проходили внутрь спорткомплекса. Витаутович протиснулся вперед, первым назвал меня, проорал:
— Нерушимый, иди сюда!
Огромных усилий стоило просочиться сквозь сомкнутые спины впереди стоящих. Тренер надел мне бейдж и сказал:
— В холле дежурят помощники, покажешь им это, и они проводят тебя.
Я на миг растерялся.
— Куда?
— Сперва на анализ крови. Потом — туда, где мы будем ждать свой очереди на бой. Пошел!
Я переступил порог и оказался в гудящем холле, напоминающем потревоженное осиное гнездо. Ко мне подбежал парнишка-помощник лет пятнадцати с усталым лицом и стеклянным взглядом. Одет он был в синие брюки и белую рубашку с воротником-стойкой, обеими руками держал планшет.
— Дайте ваш пропуск.
Если бы он не потянулся к бейджу, я не понял бы, что от меня требуется. Просканировав его планшетом, он кивнул своим мыслям и сказал:
