– Я знаю, – тихо ответила Инна, но не сделала ни шагу ко мне, лишь крепко сжала спинку стула. «Боже, что твориться в твоей голове, родная, только не уходи, не оставляй меня!» – молил я. Я вцепился в простыню обоими кулаками, я готов был закричать от нервного перенапряжения. Я любил ее так же сильно, как ненавидел себя за то, что заставил ее страдать.
– Прости меня, Инна. Прости за то, что причинил тебе боль, – я опустил голову и закрыл глаза. Я услышал удаляющиеся от меня шаги и в ужасе закричал. – Не уходи, нет!
Я не сразу сориентировался, когда открыл глаза, Инна стояла у двери, испуганно смотря на меня. Я почувствовал резкий хлопок в ушах и зажмурился от сильной головной боли.
– Тише, Даня, – она приложила палец к губам, – ты всех разбудишь! Я помою руки и тебя сполосну.
Только сейчас я понял, что она стояла у двери в туалет, а не у входной двери, паника постепенно начала угасать. Я услышал шум воды из крана, а сам схватился за голову – внутри звенело, я сильно зажмурился и, когда открыл глаза, увидел мерцающие звездочки, а сквозь них – Инну, выходящую с красным тазиком.
– Сегодня было очень жарко, – сказала Инна, откидывая с меня простыню. – Сильно душно у тебя в палате было днем?
Она отжала губку и провела ей по левой ноге. Невероятное блаженство растекалось по телу от влажного прохладного прикосновения.
– Душно, но я почти весь день проспал, – признался я. – Где ты была?
Инна подошла к моим рукам и начала протирать меня сверху.
– Я была в кино. Успела как раз на первый сеанс, – она улыбнулась моей любимой обворожительно-милой улыбкой. С такой же улыбкой она обычно рассказывала про семью и друзей. Так же она улыбнулась мне, когда впервые призналась в любви.
– Сегодня же суббота, точно, – вспомнил я. В памяти всплыло, что она любит ходить в кинотеатр по субботам. Мы почти не говорили на эту тему, потому что я смотрел мало фильмов, да и те – боевики, а Инна обожала совсем другие жанры. – Что это было за кино?
– Я не поехала на Автозавод, прогулялась до «Орленка». Я уже месяц не была в кино, представляешь! И вот восстановила традицию, – на этих словах Инна засияла. – Сегодня была на «Шоу Трумана». В «Орленке» часто показывают старые фильмы.
– О чем он? – наивно спросил я.
– Ты не смотрел? – она развернулась от тазика, округлив глаза, вода с губки закапала на пол. – Ой! Ты, правда, не смотрел? Это же почти классика.
Я виновато покачал головой: в этом вопросе я был неотесанным чурбаном.
– Надо тебя культурно просвещать, – она захихикала, а я радостно поймал себя на мысли: «Она говорит о будущем, значит, оно у нас есть». Инна продолжала. – Фильм о мужчине, который всю жизнь живет в телешоу, но не знает об этом. А миллионы людей тридцать лет наблюдают за его жизнью.
– Как такое может быть? – изумился я. – Он что, все тридцать лет не замечал, что его снимают? Он один там живет или как? Почему никто ему не рассказал?
– Все вокруг – актеры: дети и учителя в школе, соседи, жена, коллеги и все-все, – Инна пожала плечами и снисходительно улыбнулась. – Как такое может быть? Это же антиутопия и, в конце концов, просто кино.
– Даже его псевдожена не раскололась? – допытывался я. Пусть это и была «антиутопия» и «просто кино», по словам Инны, но мне казались слишком очевидными дыры в сценарии. Я засомневался, что такой фильм может стать «почти классикой».
– Да, – бескомпромиссно ответила Инна. – Труман влюбляется в девушку, не его жену, естественно, которая намекает, что все его окружение – это иллюзия. И хоть Труман никогда больше не увидит ту случайную незнакомку, она сеет в нем зерно сомнений ко всему, и он становится настоящим параноиком в поисках истины.
– И как, находит? – с недоверием спросил я.
– А ты как думаешь?
– Ну-у, – протянул я, – это же «просто кино». Поэтому, конечно, да.
– Ты такой циник, – Инна покачала головой. – В общем, если хочешь, можем как-нибудь вместе посмотреть, там много интересных идей.
– Хорошо, – я не стал спорить, мне понравилась идея посмотреть что-нибудь вместе.
Инна налила в воду немного жидкого мыла из флакончика, который принесла на днях, потом подошла к двери и плотно закрыла ее. Я знал, что будет сейчас происходить. Когда меня вывели из медикаментозной комы, я начал худо-бедно сам себя обслуживать, промокать тело влажными салфетками, следить за гигиеной, умывать глаза, а когда сняли шину с зубов – то аккуратно чистить зубы пусть и без пасты и даже умудрился кое-как побриться, пока мне не затянули лицо повязкой. Но мне нравился ежедневный ритуал, который проводила Инна – обтирание мокрой губкой. Что особенно радовало: обтирание не только рук и ног. Обычно она занималась этим сразу, как приходила, и в палату мог зайти кто угодно – от мамы до Юрия Сергеевича на вечернем обходе, но я взглянул на часы – было 22.30.
– А как ты смогла договориться так поздно прийти? – удивился я.
– Люба помогла, – Инна подмигнула. Наконец, мне стало понятно, почему Люба так спешила уйти из палаты. – На самом деле, я давно пришла, просто не показывалась докторам и медсестрам, сидела у Аллы.
Мне стало обидно от ее слов: «Давно пришла и не зашла ко мне». Но я не показал виду, в любом случае я был рад, что сейчас Инна была со мной. Вдруг она выключила свет, я удивился: раньше она так не делала.
– Чтобы не привлекать внимания, – пояснила Инна и во мраке медленно пошла ко мне. За окном не было фонарей, солнце уже село, а мои глаза еще не успели привыкнуть к темноте, поэтому я различал лишь ее светло-голубое платье и темный силуэт тела. В какой-то неуловимый миг платье скользнуло вниз, и Инна для меня исчезла на долю секунды, я лишь смотрел на голубую «лужицу» ткани на полу, постепенно скрывающуюся за приближающейся худенькой фигурой. Подойдя, Инна прикоснулась большим пальцем к моим губам, я рассматривал ее, все лучше различая детали: сначала мне показалось, что она полностью обнажена, но потом я заметил контрастные кружева на телесном белье. Я притянул ее для поцелуя, осторожного, нежного. Инна гладила мою шею, запускала руку в волосы, целовала губы, щеки, которые были в повязке, плечи. Она взяла мою левую руку и поцеловала ладонь, это действие произвело самый неожиданный эффект: разряд тока прошел сквозь тело, наполняя возбуждением каждый уголок, я застонал от удовольствия и закрыл глаза.
Я слышал, как Инна взяла мыльную губку, как стекала с нее вода, потом я почувствовал прохладу на твердом члене. Она мыла и одновременно ласкала меня сначала руками, потом, ополоснув мыло, прикоснулась губами. После чего мы занялись любовью. Я был максимально скован – загипсованная грудь и нога – поэтому Инна полностью взяла инициативу на себя, доводя ласками меня до исступления.
Мы заснули за полночь, крепко прижавшись друг к другу. Мне снилось, будто на меня направлены миллионы видеокамер, но я не замечаю ни одной. Мы бежим с Инной навстречу бескрайнему океану, светит Луна, у самой кромки воды я целую свою любимую. Вдруг она начинает что-то говорить мне, но я не могу разобрать слов, Инна кричит, пытается что-то сказать, все тщетно. Откуда-то издалека появляется отец Маши, он забирает Инну от меня, сажает в машину, она вырывается, я дерусь за нее, а он твердит: «Это шизофрения, у нее бывают приступы». Наконец, я разбираю слова Инны: «Даня, он лжет, спасайся! Найди меня».
8 Все исчезает, появляется лицо Маши: «Это – твоя карма, так тебе и надо, предатель».
