Судорожно вцепившись в обломок обшивки, несчастный привязал себя к спасительному куску дерева веревкой и обратился к Николаю Угоднику с мольбой о спасении:
– Святой Николай, заступник рыбаков и прочих, избравших в качестве путей своих неспокойную твердь вод, спаси меня, и не покину я боле тверди земной никогда, клянусь.
После он потерял сознание, ибо кораблекрушение есть напряжение физических сил и моральных потенций всех участников события, и если обломки рыбацкой посудины нашли упокоение на дне морском, то осколки перенапряженного сознания самого рыбака осели в непроглядных глубинах подсознания путем временного выключения запаниковавшего ума из реалий бушующего бытия. Посему бедолага никоим образом не мог слышать отчетливо прозвучавший с неба меж шума волн и грохота громов голос Николая:
– Спасен будешь, рыбак, и обретешь дом.
Святой Угодник не бросал слов на ветер, он доверял ему эти слова – океан утих, как ребенок, бесившийся в игре только что, но вдруг силы оставили его полностью, и дитя погружается в сон, едва прислонив голову к подушке.
Волны нежно вынесли на каменистую полосу, прямо к скалам, удивительный симбиоз человека и дерева и, откатившись, замерли, дабы не нарушать шелестом перекатывающейся гальки момент пробуждения плоти и сознания. Обе категории вернули себя в активное состояние громогласным отхаркиванием соленой воды и портовыми идиомами, понятными только рыбацкому сообществу. Тем не менее спасенный не забыл возблагодарить спасителя, едва отвязал закоченевшими пальцами кусок своего (безвозвратно потерянного) имущества:
– Благодарю, Святой Николай, за то, что стопы мои попирают землю, а сердце чувствует радость возрождения. Подскажи, куда теперь направить и то и другое?
Рыбак воздел очи к небу и, о чудо, узрел на вершине скалы дом.
– Воистину вера моя сильнее разума, – прошептал он и начал искать возможность подняться наверх.
2
– Мама, а рыбак найдет дорогу домой? – возбужденно спросила девочка, светловолосый пятилетний ангел, обладательница вздернутого носика и острых карих глаз, вынырнув из-под одеяла, куда заворачивалась все время, пока слушала сказки на ночь, оставляя в складках лишь маленькую щелочку для воздуха.
– Об этом узнаешь завтра, а сейчас спать.
– Ну мам, – попытался фрондировать неслух в пижаме, но дверь в спальню уже закрылась. Ребенок, недовольно нахмурив брови, уставился в темный потолок.
– Если рыбак просил Николая, почему я не могу? – сказала она вслух.
– Можешь, – прилетел ответ от небольшого огонька, возникшего над креслом, в котором только что сидела мама.
– Ты Николай? – восторженно прошептала девочка.
– Да, – моргнул огонек.
– Самый настоящий? – переспросила она, совершенно позабыв спрятаться за подушкой (девочка всегда делала так, когда хотела скрыть смущение).
– Я Николай Чудотворец, святитель Николай, Николай Угодник, Николай Мирликийский и… Санта-Клаус тоже я, – огонек радостно замигал, – к твоим услугам.
– Мне не хочется ждать до завтра, – сказала малышка, совершенно перестав бояться светлячка. – Скажи, чем закончилась сказка?
– Она не окончена до сих пор, – огонек перестал семафорить и светил ровно, – она бесконечна.
– О чем же может быть бесконечная сказка? – удивился полусонный ангел, не собиравшийся теперь спать вовсе.
– О героях этой сказки, – ответил огонек-Николай.
– Кто же они? Разве рыбак – не рыбак? – девочка развела руками и смешно вытаращила глаза.
– Рыбак – это ловец, но не рыб, а душ человеческих, имя ему земное Петр, а место небесное – апостол. Не в море ходил он за уловом, но в мир, бушующий, неспокойный, полный бурь-страстей, да хищники из глубин темных и порвали сети, и разбили опору его, и потопили ее, да сам бы сгинул в водах холодных, не спроси о помощи, не моли о спасении и новых берегах, – огонек сам раскачивался над креслом, как на волнах.
– И ты спас его, – радостно прошептал ребенок.
– Спас и дал новую опору, вот только подняться надобно к ней, а путь нелегок.
– Это дом, да? – малышка свесила ноги с кроватки, явно намереваясь переместиться ближе к креслу с огоньком.
– Дом, – продолжил объяснять Николай, – это религия, основа, формирующая человека, его взгляды и помыслы. Для рыбака дом очень важен.
– А почему ветер…
– Дух святой, – вставил огонек.
– А почему дух святой разрушил дом и вообще мешал строить, – девочка наморщила лоб: в пять лет от роду сложно выстраивать риторические конструкции, – строить религию человеку?
– Человек – основатель религии, строил по своему разумению, а не истинно, от того дух святой и был недоволен, – Николай, висящий над креслом включенным фонариком, подбирал выражения: – Кривой дом, малыш, – это обман.
– Как игрушечный, – девочка показала рукой в темный угол, где на полке стоял картонный кукольный замок.
– Да, – облегченно выдохнул светящийся собеседник.
– А где сейчас рыбак? – спросил светловолосый ангел сонным голосом.
– Ну… – огонек протянул задумчиво, – где-то на середине пути, если хочешь я…
Николай посмотрел на маленькую говорунью: та, укрывшись одеялом, мирно посапывала вздернутым носиком. Огонек над креслом погас, погрузив комнату в ночную темноту, среди которой едва различимо проглядывалась чернеющая стена скал с пенной полоской моря у основания и разрушенным остовом одинокого дома на самой вершине.
Грааль
Все так же чувствую спиной
Железный прут, один, второй,
И впереди, и надо мной
Мир клетью стал, я в нем чужой.
Пока все шумно рассаживались за столом, двигая и передавая нехитрую посуду, ломая хлеба и разливая вино, Иуда, вцепившись в медный кубок, вперил взор в матовое дно и словно прилип к нему, не смея поднять глаз на сидящего по левую руку от него учителя. Он знал, что предаст Иисуса, и знал, что Иисусу ведомо это. Быть может, здесь, в пустой чаше, еще не оскверненной виноградным вином, и таился ключ ко всем его сомнениям, но разглядеть его Иуде не удавалось: то ли дрожали руки, и истина, если и была начертана на шлифованных стенках, расплывалась пред очами, полными слез, то ли Петр, оправдывающий свое имя, настойчиво пихал под руку кувшин с багровым напитком, невзирая на видимое нежелание товарища к возлиянию, мешая мысленному сосредоточению и душевному равновесию.
Трапеза вот-вот начнется. Иуда отодвинул свой кубок подальше, боясь, что его слезы, а их собралось достаточно, чтобы векам не удержать сей постыдный факт в тайне, не осрамили сосуд, его последнюю надежду сделать правильный выбор или смиренно принять предписанную судьбу.
Шум за столом стих. Петр с кувшином уже подле Иисуса. Мысль, молнии подобная, осветила изнутри мечущегося в раздумьях ученика – если он, живое воплощение Бога, прикоснется устами своими к чаше, быть может, тогда смогу узреть истину, просушив тело ее ладонями ничтожного смертного, раба Божьего Иуды.
