Деревня состояла из двух Г-образных улиц вольтами, расположенных друг к другу.
Низенькие дома с покосившимися крышами были повсюду. Словно местный зодчий не разрешал строить другие. Разве что кроме корчмы и дома старосты.
Первая повторяла форму улицы и имела две заполненные лошадьми конюшни. Изнутри корчмы доносился шум и звуки драки. Были слышны спорящие голоса.
Дом старосты расположился в месте, где первая улица загибалась в бок к чаще леса.
Высокий трехэтажный дом, сбитый из крепких дубовых срубов, имел две небольшие башни. На каждой из которых возвышался череп. На одной лосиный, а на другой, череп большой дикой кошки.
От этого места веяло злом. Похоже здесь осели те, кого не приняли в раздельных и выгнали из Бернстоуна.
Когда обоз почти заполнил поляну перед трактиром из ее окна вылетел человек.
Люди быстро сбились в кучу. Малдани кутавшиеся в плащи смешались с толпой сжимая в руках свои излюбленные серпы.
Тот, кого выбросили из окна оказался послушником первой церкви.
Монах в красном балахоне поднялся и, отряхнувшись, медленно обернулся на стоящую у него за спиной толпу.
Его губы еле заметно прошептали: «Вот, черт…»
После чего он свистнул и достал из-под рясы клинки.
Из ближайших домов начали выходить беглецы из Бернстоуна. Беглецы первой церкви решившие переждать бурю крамолы в лесу.
Люмен понял, что сейчас снова начнется битва и решил поговорить с монахом.
Но стоило ему выйти из толпы, как послушник качнулся и упал на бок, выронив из рук свои клинки. Из его лба торчала стрела с черным опереньем малдан.
В топе быстро перекликнулись своей звонкой речью темные эльфы и бросились в атаку на удивленных монахов, выходящих из домов и корчмы.
Люди сначала толпились на месте, а потом, каждый взяв что было под рукой, побежали к дерущимся.
Кто-то бросил факел в разбитое окно таверны. И там тут же вспыхнуло пламя. Раздались крики и чья-то ругань.
Люди активнее повалили на улицу, где уже шли короткие стычки.
Лошади в стойлах начали ржать и срываться с привязи убегая в чащу. Пару служителей церкви успели взобраться на животных и скрыться в лесу.
Люмен отошел в сторону вместе с Карлом и дюжиной крестьян, сторонящихся битвы. Демонолов больше не хотел убивать и применять магию крови. Того что он сделал в городе было достаточно. Теперь он займется собой. Своей жизнью и своим делом, обещанным учителю.
В начале разберется с зовущей его жрицей аддарай и, наконец, отправится на юг, заниматься тем, чем должен. Но уже на земле нелюдей. Наверняка и там есть свои демоны требующие упокоения.
Книга оглушительно шептала заклинания, прося, применить хотя бы одно. Сила магии крови будоражила вены чернокнижника прося выход. Сила, уравновешенная книгой, окутывала демонолова и соблазняла.
Казалось Люмен начал слышать заточенных в книге демонов. Но бегущие на него три монаха прогнали эти мысли вернув чернокнижника обратно в реальность.
Люмен посмотрел в сторону Карла готовый защитить своего знакомого, но полурослик был проворнее его и уже куда-то скрылся.
Демонолов выхватил из повозки вилы и отбил удар одного из монахов, крикнув ему:
– Уходите, пока есть такая возможность. Мы не будем вас преследовать, – удар мечом разрубил вилы пополам.
– Скажи это тем, кого вы убили в городе, отродье! – он плюнул на Люмена и замахнулся для нового удара.
Не успел послушник поднять оружие над головой как его смел удар секиры.
– Чет ты совсем дерешься хреново, красавчик, – она развернулась и рубанула заслонившегося копьем монаха.
Раздался хруст, и кровь оросила лицо полукровки. Третий послушник быстро ретировался, скрывшись за спинами дерущихся.
Люмен попытался разглядеть в сражающихся Феалис. Его взгляд быстро нашел акробатку выписывающие пируэты вокруг служительницы первой церкви.
Кажется он уже ее где-то видел. Точно, это была та девушка, которую воскресили на площади после нападения демонов. Епископ оживил ее, вернув сорванную голову на место.
Девушка ругалась и озаряла золотой магией пространство вокруг себя, отталкивая и отбрасывая наседавшую на нее малдани.
Спустя час перевес уже был на стороне нелюдей. Монахи начали складывать оружие и сдаваться.
Раненную и обожженную Феалис уже не способную держать в руках оружие и стоять, против ее воли уволокли от центра поляны, где сейчас собирали сдавшихся.
Больше половины были ранены или находились в очень тяжелом состоянии. Жрица кричала на державших ее крестьян и просила позволить исцелить умирающих у нее на глазах послушников. Но вместо этого толпа требовала крови и смерти.
Вперед вышел Карл и начал кричать. Но хор толпы был слишком сильный. И общее решение принялось само собой.
Нелюди стали хватать оружие и подбегали к раненым и выносить приговор лишая их жизни.
Над жрицей решили поиздеваться, начав срывать с нее одежду и царапать оружием, бить концами древков.
Некоторые послушники пытались бежать со связанными руками, но их быстро нагоняли стрелы малдан.
Аддарайцы молча наблюдали за расправой и не вмешивались. Разве что, кроме Феалис. Которая, почуяв кровь и расправу над служителями, отпихнула в сторону бинтовавших ее нелюдей, и направилась в сторону кричащей жрицы.
Карл толкался среди толпы нелюдей стараясь образумить их, но его просто не замечали.
Полурослик прыгал, бил по ногам крестьян и пытался донести им, во что они превращаются, кем станут после всего сотворенного. Но ободранные штанины озверевших людей лишь презрительно отталкивали его жалкие попытки в сторону сырой земли.
Когда пленных почти не осталось, кто-то оглушительно рыкнул и начал раскидывать нелюдей в разные стороны.
После того как кто-то вырубил шесть самых буйных зазывал расправа остановилась.
Ольха держала в руке окровавленную палку и указывала ей на толпу. Позади нее лежала с округленными от ужаса глазами служительница. Кажется епископ тогда назвал ее Ионеией. Ее черные волосы спутались с кровью, а рьяный взгляд янтарных глаз угас и превратился в детский, затравленный. Смелая и праведная Иония быстро превратилась в испуганного зверька, который сейчас трясся от ужаса и пытался спрятаться под телегой, набитой мешками с зерном.
Рядом с ней лежали трое стонущих послушников, зажимавших свои раны и истекая кровью.
– Вы не лучше их! Стадо! Вы просто ослепленное яростью мести, стадо! – она приложила дубиной очередного нелюдя попытавшегося пробраться к пленникам.
– Они бегут! Они сломлены, испуганы. Не уподобляетесь же людям! Коими мы сами на половину и являемся! – она посмотрела на свои руки, на свою кожу, что-то вспоминая. По ее щеке прокатилась не заметная слеза.
