Сумерки опускались на землю, как тяжелый театральный занавес. Дарт остановился, чтобы зажечь фонарь, и тени превратили его лицо в угольный портрет, а глаза наполнились блеском, похожим на огненные всполохи. Когда он зашагал дальше по слякоти, Флори ускорилась, боясь отстать. Ее преследовало какое-то детское убеждение, что она в безопасности, пока находится в защитном круге света. От мрачных мыслей спасало то, что Дарт пытался отвлечь разговорами: спрашивал о Лиме, традициях южан и местных безлюдях. Он шел слишком быстро, размашисто, и Флори приходилось едва ли не гнаться за ним, от чего ее речь прерывалась частыми мелкими вздохами.
– Южане говорят: «Брошенные дома что бродячие собаки – и жалко, и боязно». Мы опасаемся безлюдей, но стараемся заботиться о них, как о всяком живом существе.
Тут она осеклась, поняв, что на западных землях присказки и традиции южан теряли всякую силу.
– Думается, вашим безлюдям живется проще. – Дарт произнес это с какой-то ноткой зависти, а может, она неправильно уловила интонацию. – А здесь очерняют все, что связано с безлюдями.
Флори вспомнила газетчиков в зале суда: если они насмехались над лютенами, находясь на их территории, то какие вольности позволяли в очерках?
Дарт продолжал:
– Власти сделали из нас врагов, потому что существование монстров оправдывает присутствие защитников. Они создают иллюзию, что нужны людям.
– Некоторые безлюди и впрямь наносят вред, – справедливо отметила Флори. – Например, Паучий дом. Сам говорил, что от него многие пострадали.
Дарт пожал плечами:
– Знаешь, среди людей тоже встречаются ужасные личности. Но это же не значит, что нужно бояться или ненавидеть всех, правда?
Флори ничего не ответила, не желая объяснять, почему образ одного следящего превратил в чудовищ всех, кто носил пепельно-синюю форму с ромбовидными пуговицами.
За разговором они не заметили, как одиночные деревца срослись с кромкой леса. Зыбень. Его мрачная глубина затягивала, и туман, что клубился внутри, не мог разогнать эту тьму. Флори поежилась и торопливо поравнялась с Дартом. Они вошли в лес рука об руку, едва соприкасаясь рукавами. В сыром воздухе дышалось трудно, будто он проникал в горло и кололся иглами.
Ветви деревьев сводом сошлись над тропой – когда-то, возможно, здесь была дорога, но теперь она заросла подлеском. Чем дальше Дарт и Флори пробирались, тем бледнее становился свет фонаря – или, может, темнота сгущалась вокруг них. Когда тишину прорезал крик ночной птицы, Флори вздрогнула.
– Мы почти пришли, – успокаивающе сказал Дарт, как будто в безлюде их ждал растопленный камин и радушный прием.
Они свернули с основной тропы и полезли напролом через поросль. Дарт шел первым, приминая к земле колючие побеги, за ним следовала Флори, свыкнувшись с тем, что царапины на коже зудят и ноют.
Постепенно лес редел и мельчал, а затем отступил перед небольшой поляной с единственным деревом в центре. Исполинский дуб распростер ветви над землей и намертво вцепился в нее корнями, похожими на старческие кисти с кривыми, изувеченными подагрой пальцами. От дерева остался один скелет – окаменевший и монументальный. Он выглядел устрашающе, но чувствовалась в нем какая-то надежность, сила, словно лес сам создал нерушимую крепость внутри себя.
Дарт подлез под корни и взгромоздил на них фонарь. Пытаясь понять, что он задумал, Флори подошла ближе и увидела в глубине корней, нависающих над землей высокой аркой, спрятанную дверь. Она поросла мхом, почти поглотившим кривую ручку-скобу и замочную скважину. Корень-дом и впрямь скрывался под деревом.
Вначале показалось, что Дарт возится с ключом, а он всего лишь отцепил от пояса флягу и откупорил ее, зажав пробку в зубах, затем поднес горлышко фляги к замочной скважине и поводил влево-вправо.
– Что ты делаешь? – не удержалась Флори.
Дарт выдал в ответ набор звуков. Выговорить слоги помешала пробка, зажатая в зубах. С трудом удалось разобрать, что он «задабривал безлюдя дождевой водой».
Не успела она удивиться столь странному объяснению, как ее ждал новый сюрприз. Замок громко щелкнул, и дверь распахнулась, словно жадный рот, готовый проглотить лакомство.
– Рин знает, что ты можешь открывать безлюдей без ключа?
Дарт, не переступая порога, выплеснул воду на пол, и желтое мерцание фонаря отразилось в растекшейся луже.
– Знает, – лениво ответил он, когда закупорил флягу и вернул ее на пояс. – Мы вместе обнаружили эту особенность, хотя он по старинке пользуется ключами. Мы не всегда можем предоставить безлюдю то, что он просит.
В этот самый миг из дома донесся странный хлюпающий звук, словно чей-то беззубый рот отхлебнул чай из кружки. Флори взглянула на пол, где еще секунду назад растеклась лужица дождевой воды. Теперь доски были совершенно сухими – ни одной капли, отражающей свет. Дарт прихватил фонарь с собой, осторожно шагнул за порог и замер, будто бы прислушиваясь к реакции безлюдя. Убедившись, что приманка сработала, он позвал Флори. Когда они оба оказались внутри, дверь мягко закрылась за ними. Это не было похоже на ловушку или гневный жест безлюдя – скорее, на проявление заботы. То, что вначале Флори приняла за пол, оказалось ступенями, уходящими вниз. Дарт помог ей спуститься.
Корень-дом представлял собой круглую подземную комнату, полностью обитую трухлявой древесиной. Полукруглые своды держались на бревнах-подпорках. В отличие от монументального дуба, комната в лоне его корней выглядела очень хрупкой. Казалось, потолок может упасть в любой момент. Быт Корень-дома поражал своей непритязательностью: вместо кровати – деревянный помост с потрепанными матрасами, из мебели только кривой столик с табуреткой да грубо сколоченный шкаф. В углу Флори заметила дверь, ведущую в подземные тоннели. Следящие заменили надзор огромным замком с сургучной печатью. По их мнению, это могло остановить злоумышленника.
Первым делом Дарт проверил целостность печати на замке, а после взялся трусить матрасы. Флори спросила, что они ищут, и получила в ответ:
– Все, что покажется странным.
Она нервно выдохнула и огляделась по сторонам. А что делать, если странным кажется все?
– В тот вечер Сильван приходил, чтобы рассказать мне о чем-то… – Дарт растерянно замер, словно потерял мысль. – Возможно, здесь осталась улика, подсказка, не знаю…
– Разве Рин не обследовал безлюдя? – удивлялась Флори, внимательно изучая стол с объедками и пустыми бутылками, не торопясь прикасаться к чему-либо.
– Он делал это по Протоколу.
– Хочешь сказать, матрасы он не вытряхивал?
Они переглянулись и поняли друг друга без слов. Значит, Дарт вернулся сюда, чтобы самостоятельно проверить безлюдя: каждый его уголок, куда не посмотрит домограф. Больше не тратя время на разговоры, они принялись за дело. Дарта сразу привлекли скомканные матрасы, а Флори, подхватив со стола здешний фонарь, брошенный на столе, обошла всю комнату, но, кроме сгустков пыли и мелкого сора, ничего не нашла. Она уже стала сомневаться, что эта затея принесет пользу, когда мысленное брюзжание прервал радостный возглас.
