Перед сном Офелия заглянула к Флори и застала ее за рисованием. Та поработала над чертами, и теперь на портрете был вылитый Дес.
– Помогает успокоиться и думать, – словно бы оправдываясь, сказала сестра.
– О чем?
– Дес кажется грустным из-за опущенных уголков глаз.
– В таверне говорят, что у него взгляд грустной собаки.
– И губы капризного ребенка, – продолжила Флори.
– Ты веришь, что он виноват?
– Нет, но… Дарт запер его на ключ.
– В комнате без окон, – добавила Офелия. Она уже неплохо ориентировалась в самом доме и знала, что у этой его части глухой фасад без единого окна. Возможно, раньше там располагался чулан или спальня для прислуги, но сейчас комната стала тюремной камерой с подозреваемым.
Флори горестно вздохнула, и было непонятно, что вызвало у нее такую реакцию: заточение Деса или обломившийся грифель карандаша. Офелия не стала докучать ей, оставив наедине с портретом. Отчего-то ей казалось, что, прорисовывая черты лица, Флори пыталась разгадать, что за личность скрывается за ними.
С утра Дарт сокрушался, что на частностях ему выпал не детектив, а самый бесполезный персонаж, трусливый и глуповатый. Он долго просидел над тарелкой с кашей, поджидая, когда еда остынет, – боялся обжечься. После завтрака он обнаружил в библиотеке забытую шляпу господина Лоурелла и предложил выкинуть ее, полагая, что чужие вещи в доме – не к добру.
Флори вызвалась вернуть головной убор владельцу, а по пути в гостиный двор зайти в булочную к Лии. Уходя, сестра наказала Офелии приглядывать за Дартом и Десом. За это время ничего не произошло, если не считать, что Дарт порезался, когда чистил яблоко (потому что боялся съесть червяка), и едва не свалился в обморок вначале от вида крови, а потом от волнения, что в рану может попасть инфекция. К счастью, Флориана успела вернуться до того, как Дарт окончательно себя покалечил. Ее сопровождали домограф и ценовщик. Безлюдь встретил их недовольным гулом и такой тряской, что со стены в холле упала картина, напугав Дарта.
– У меня есть важные сведения! – выпалила Флори.
Ей не терпелось обсудить это со всеми, и она, усадив господина Лоурелла на кухне, попросила Офелию позвать Десмонда.
Флори дождалась, пока все слушатели рассядутся по местам, и лишь тогда объяснила, в чем дело. Встретившись с ценовщиком, она попросила еще раз описать заказчика, спрашивая не только о лице, а о внешнем виде в целом. По заверениям Лоурелла, руки заказчика были ничем не примечательны. Ни перчаток, ни длинных рукавов, ни платков, скрывающих запястья. Что ни на есть обычные руки.
Флори повернулась к Десу и спросила, может ли он снять браслеты. Пока Дес возился с ремешками и заклепками, Офелия вспоминала байки, что слышала от работников таверны: все они оказались не правы. Браслеты упали, обнажая запястья – обожженные, покрытые рубцами. Лоурелл даже невольно отстранился, не ожидая увидеть такие шрамы.
– Вы по-прежнему уверены, что этот человек – и есть ваш заказчик? – спросила Флори, едва сдерживая улыбку. Очевидно, она знала ответ, просто хотела услышать его из уст самого Лоурелла, чтобы Дарт и Рин получили доказательство от свидетеля, которому безоговорочно верили.
– Кажется, я ошибся… Вряд ли такие ожоги можно замаскировать или скрыть. – Он глянул на Деса и пробормотал: – Прошу прощения.
Тот в ответ лишь отмахнулся – и осталось неясным, принял он извинения или нет.
В комнате повисло растерянное молчание.
– Я как-то упустил этот момент, – пробормотал Дарт. Видимо, он чувствовал себя виноватым перед другом или просто глупым из-за того, что пропустил важную деталь.
Лоурелл нервно постучал пальцами по столу.
– Я вспомнил кое-что еще… Один странный нюанс, – задумчиво проговорил он, затем внимательно оглядел присутствующих и заключил: – Мой заказчик спрашивал не только о способностях дома, но и о том, чем его кормить. Я засмеялся, сказав, что безлюди – не дворовые собачки, чтобы задабривать их едой.
От Офелии не ускользнуло, как переглянулись Дарт и Рин, поняв друг друга без слов. Значит, кто-то спрашивал у ценовщика о приманке. Кто-то, знающий о привычке безлюдей открывать двери тем, кто принесет им подходящее лакомство.
– Мухи, – пробормотал Рин, словно разговаривал сам с собой, и махнул рукой, якобы отгоняя назойливое насекомое, чтобы у Лоурелла даже подозрения не закралось о том, что его мелкое наблюдение имеет какую-то важность. Офелия вспомнила рой мух, кружащих на кухне дома. Вероятно, эта приманка и помогала злоумышленникам усмирять безлюдя.
Лоурелл засуетился, сославшись на скорый отъезд, и отказался от того, чтобы его подвезли к Почтовому каналу. Как и многие чужегородние, он хотел воочию увидеть празднование Ярмарки. Сегодня жители Пьер-э-Металя готовились к предстоящему карнавалу, и на улицах царила суета в окружении меняющихся декораций.
После ухода Лоурелла Дарт предложил переместиться на улицу, поскольку присутствие Рина продолжало выводить безлюдя. Уютная обстановка сада сделала разговор таким душевным, будто они обсуждали не убийства и коварный замысел, а спектакль, увиденный на одной из ярмарочных сцен.
За утро Рин успел добыть новую информацию. Пытаясь найти потенциальных покупателей яда из Ящерного дома, он прошерстил почтовые архивы. Если злоумышленник находился в Пьер-э-Метале, Почтовый канал был его единственным шансом связаться с чужегородними. И одно подозрительное письмо отыскалось. Около недели назад оно пришло из столицы на имя главы Общины. В самом письме с пометкой «благотворительность» не было ничего странного – как бы Община ни старалась, она не могла стать финансово независимой, поэтому жила за счет пожертвований. Рина привлек адресант – крупнейшая фармацевтическая компания. Зачем такому гиганту поддерживать никчемных фанатиков? Не затем ли, чтобы получить доступ к редкому сырью и упрочить свое превосходство?
Рин припомнил Общине реакцию на убийство мальчишки – вернее, никакой реакции от главы так и не последовало. Слишком много подозрительных деталей было связано с этой Общиной.
В своих версиях они ошибались так часто, что уже боялись поверить в удачу. Ситуация с Десом научила их не делать поспешных выводов. Теперь, прежде чем действовать и бросаться обвинениями, следовало все тщательно проверить. За этим мог стоять сам глава, кто-то из фанатиков или третий, прикрывающийся Общиной как закрытым обществом. Власти старались не беспокоить их, считая то ли опасными, то ли сумасшедшими. Никто не знал, что происходит за стенами их поселения. Туда нельзя прийти, чтобы пообщаться с местными, или вторгнуться со следящими безо всяких на то оснований. По словам Рина, именно в таких укромных местах и прорастали темные мысли.
Узнать о делах Общины можно было лишь изнутри. Они стали обсуждать, как попасть на закрытую территорию. Чтобы заявиться туда со следящими, требовались четкие обвинения, а не пустые догадки. Притвориться последователями Общины и примкнуть к ней они тоже не могли: говорили, что глава лично беседует с каждым желающим, проверяя приверженность идее. У них не осталось времени, чтобы вникнуть в идеологию фанатиков, да и притворяться одним из них было слишком рискованно. Тогда Флори предложила появиться под видом артистов. Ярмарка была главной традицией города – ураганом, захватывающим все на своем пути. Ты мог быть чужеземцем, невеждой, затворником, но все равно подчинялся силе праздника. Время, когда бдительность усыплялась красочными шествиями и представлениями, когда отпирались двери и заколоченные окна распахивались, чтобы впустить музыку. В главный день Ярмарочной недели даже крепость отшельников ослабляла защиту и впускала в свои владения артистов, которые съезжались в Пьер-э-Металь отовсюду. Став частью карнавала, можно усыпить бдительность фанатиков, скрыть свою личность под яркими костюмами, а в случае неудачи раствориться в толпе.
