Словно его и не было никогда.
Она тяжело перевернулась набок. Встала на четвереньки. Затем, опираясь на топор, невесть откуда снова взявшийся у нее в руке, поднялась на ноги, и было видно, что каждое движение давалось ей с большим усилием.
Я допил виски, поставил пустой стакан на журнальный столик, сунул сигару в уголок рта и развел руки в стороны. Я был пьян и хотел уйти красиво. Или хотя бы достойно.
Пусть никто этого и не увидит.
Она недоуменно посмотрела на меня.
— Они придут сюда, — объяснил я.
— Я знаю.
— Возможно, они придут сюда быстрее, чем ты думаешь, — сказал я. — Они…
— Они уже близко, — сказала она. — Я их чувствую.
— Ну так и делай то, зачем пришла.
— А, ты почему-то думаешь, что я собираюсь тебя убить, — сказала она. — Но я не собираюсь.
— Тогда что ты…
Она села на стул, сунула руку под бронежилет и достала из-под него одну из самых прекрасных вещей в мире — нераспечатанную пачку бумаги (позже я узнал, что она купила ее в «Волмарте»). Выковыряла из нее две застрявшие пули, прошившие бронежилет насквозь. Положила пачку на стол, вытащила из кармана ручку.
— Пиши, — сказала она.
— Что писать?
— Что-нибудь типа «и в следующий час никто не мог войти в этот дом и побеспокоить тех, кто оставался внутри».
— Пятьдесят восемь минут, — сказал я. Но я уже писал, оценив красоту ее замысла. — Мои способности распространяются только на пятьдесят восемь минут.
— Пусть будет пятьдесят восемь минут, — сказала она и посмотрела на часы. — А через пятьдесят семь минут не забудь написать этот текст еще раз.
* * *
Она глотнула виски из моей бутылки и поморщилась. Но она морщилась куда сильнее, когда заливала «Джеком Дэниэлсом» свои раны, используя его в качестве антисептика.
— Так чего ты хочешь? — спросил я. — Моя писанина их сдержит, но мы же не можем сидеть тут вечно. Даже если они не найдут способа пробиться — а они упорные, рано или поздно они найдут такой способ — у нас элементарно кончатся продукты. Если, конечно, ты не собираешься питаться трупами.
— Мне нужно всего несколько часов, — сказала она. — В мои планы не входит задерживаться тут дольше, потому что если я это сделаю, то горстка идио… в смысле, благонамеренных металюдей прискачет ко мне на помощь, и ТАКС их всех тут положит. У тебя же есть способ убраться отсюда при помощи вот этого?
Она указала пальцем на пачку бумаги.
— Да, — честно сказал я. — Полагаю, я сумею вписать себя в какое-нибудь другое место, главное, чтобы оно не отстояло отсюда больше, чем на пятьдесят восемь километров. Так, маленькими шажками, я постепенно и до Аляски смогу добраться.
— Ты сможешь отправиться отсюда, куда захочешь, — сказала она. — Но сначала я расскажу тебе свою историю.
— Видит бог, я очень ценю хорошие истории, — сказал я. — Но тебе-то это зачем?
Она пожала плечами и по ее лицу проскользнула гримаса боли.
— Не знаю, — сказала я. — Наверное, я хочу, чтобы кто-нибудь узнал причины всего этого. Возможно, ты сможешь сделать из нее пристойный роман. Ну, или хотя бы не самый отстойный. Возможно, если ты опубликуешь его хотя бы в интернете, это причинит ТАКС и всей этой теневой бюрократии хоть какие-то неудобства. Я вижу тебя, Ричард. Я вижу, что ты не боец. Но ты не в восторге от ТАКС, и это может быть твоим вкладом…
Она действительно меня видела.
Я не боец, никогда им не был, и надеялся, что смогу избежать этого и в дальнейшем. В жизни меня всегда привлекала роль наблюдателя. Ну и немного рассказчика, конечно.
— Текст в обмен на освобождение от ТАКС, — сказала она. — По-моему, это честная сделка.
— Я ничего не обещаю, — сказал я. — Кроме того, что я постараюсь. Приложу все усилия.
— Этого достаточно, — сказала она. — Ты будешь делать заметки? Скажи, когда будешь готов.
— У меня отличная память, — сказал я. — Можешь начинать прямо сейчас.
— Отлично, — кивнула она. — Мое обычное утро начинается со свежего кофе и свежего трупа, и это утро тоже не стало исключением…
* * *
Мы дважды прерывались, чтобы я снова выписал нам «охранную грамоту», обновляя купол непроницаемости, созданный при помощи моего (таланта? гения? это все вычеркнуть)… моей обретенной в новом мире способности. Купол, оберегающий нас от агентов ТАКС, которые собрались снаружи, чтобы разобраться с двумя особо ценными сотрудниками, решившими не продлевать свои контракты. Если подойти к окну, то можно было увидеть, как они толпились за деревьями, там были люди, машины, тяжелая техника. Кажется, я даже видел танк.
Во время этих пауз она бродила по дому, стаскивая в гостиную все оружие, которое смогла найти, и скоро у нее скопилась весьма впечатляющая коллекция.
Я заметил, что она часто говорила про везение, про то, что не понимает причины своей привлекательности для мужчин, но я уже видел, что везение тут было совсем ни при чем. Просто у нее не было возможности посмотреть со стороны.
И вполне вероятно, что она бы тоже не смогла заметить того, что увидел я. Я ведь был пьян. Я ведь все еще удерживался на той замечательной грани, где ты уже понимаешь все об этом мире, но тебя от него еще не тошнит. Если бы я выпил чуть больше или чуть меньше, я тоже мог бы не заметить этого феномена.
Она была слишком яркой, слишком выпуклой, слишком объемной и слишком вещественной для этого странного мира, состоящего из обрывков чужих сюжетов. Она была реальнее самой реальности. На нее не просто хотелось смотреть, от нее невозможно было отвести взгляда…
Ладно, сейчас не об этом.
Она закончила, и хотя у нас в запасе оставалось еще пятнадцать минут, я обновил табличку «не беспокоить», вывешенную на входной двери.
— Я напишу роман, — пообещал я. — Конечно, это займет какое-то время. Месяца два-три, а скорее даже, пять-шесть, так что заканчивать мне придется на Аляске.
— Постарайся, чтобы за это время ТАКС до тебя не добралось, — сказала она.
На самом деле, я не собирался на Аляску. Я не люблю холод, и всегда предпочитал места потеплее. Я не говорил ей, куда отправлюсь, потому что… так было безопаснее. Впрочем, она видела, что я вру, и ничего не имела против.
Потому что во всем остальном я говорил правду.
— На этот счет ты можешь быть спокойна.
— Можешь начать выписывать себе билет отсюда, — сказала она. — А пока ты будешь писать, я изложу тебе свою вторую просьбу.
— О, — сказал я. — Что за просьба?
— Мне нужно чудо, — сказала она.
— Насколько большое чудо?
— Не слишком большое и вполне посильное, — сказала она, и впервые за время рассказа ее голос предательски дрогнул, и я понял, ради чего на самом деле она сюда приходила. — Мне нужно, чтобы ты помог Реджи. Он в этой истории вообще ни при чем и пострадал только из-за меня. Я совершила много ошибок, но он ни в одной из них не виноват, и пострадал только потому, что оказался слишком близко. Врачи, его сестры… они не могут ему помочь. И, наверное, это единственная вещь, которую я еще могу исправить. С твоей помощью, разумеется. Поскольку на данный момент он все еще жив, твое правило пятидесяти восьми минут на него не распространяется. Просто сделай так, чтобы он вышел из комы. Сделаешь?
