– Мой рояль! – обрадовалась Люся. – Я играла на нём в нашем номере.
Сыграл оркестр Орбеляна, спел Адамо и закончился негритянский балет.
– Мама, вот они! – закричала Ольга.
Посмотреть наш номер было действительно интересно.
– Не думала, что удастся твоя затея, – сказала Таня. – Вам помогали?
– Только свели с режиссёром, – ответил я. – Если бы он зарубил номер, никто не стал бы вмешиваться. Почему так плохо едите? Скоро уже есть торт, а почти все закуски целые. Я же говорил, что нужно меньше готовить. Как хотите, а я поем. Никто не будет печень трески?
– Сейчас будут бить куранты! – сказала Люся. – Нужно выпить, а ты лопаешь!
– Я вам тоже плесну, – сказал отец, разливая по бокалам шампанское.
– А мне? – протянула свой бокал Ольга. – Хоть чуточку!
– Володя, дай ей самую каплю, – сказала Надежда. – И мне только на донышко.
– Ну что же, – сказал отец, поднимая бокал под бой курантов, – год был для нас… удивительным и полным сюрпризов. Давайте выпьем за всё хорошее, что в нём было, а было его немало!
В половине первого Ольгу отправили спать, а остальные просидели за телевизором до двух часов. Смотрели праздничную программу, обсуждали наше выступление и продолжали подъедать закуски. Потом убрали со стола, разместив недоеденное по двум холодильникам, и разошлись по своим комнатам спать.
– Ой, а мы забыли о бенгальских огнях! – вспомнила Люся, когда я перенёс её в их квартиру и посадил на кровать.
– И хорошо, что забыли, – отозвался я. – Их нужно жечь на улице. И вони не будет, и ничего не загорится. Да и что в них интересного?
– Когда ты так говоришь, я вспоминаю, что ты намного старше меня, – вздохнула она. – В тебе слишком много рассудительности. Всё-то ты знаешь, и ничего тебе не интересно.
– Я предупреждал о своём преклонном возрасте? Смотри, ещё не поздно выбрать кого-нибудь помоложе и безрассудней. Правда, тогда тебе придётся ждать два года, а мне – ещё больше, пока подрастёт Вика. Зато породнюсь с генсеком.
– Ах ты бессовестный! – Люся повалила меня на кровать и навалилась сверху. – Задушу! Не мне, так и никому!
Я кубарем скатился с кровати и отошёл к двери, застегивая пуговицы на рубашке. Доиграемся когда-нибудь…
– Пойду, а то твои родители из-за меня не ложатся, – сказал я и вышел из её комнаты.
– Уже уходишь? – спросила Надежда, которая стелила постель.
– Да, пойду. Спокойной ночи.
Странный вопрос. Что, уже можно не уходить? Я зашёл в нашу квартиру и запер за собой дверь. Родители легли, но из-за меня не выключили торшер. Это сделал я, после чего на ощупь прошёл в свою комнату и сел за стол. Слова подруги о возрасте неожиданно больно задели. Неужели я действительно такой скучный и нелюбопытный? Или дело в том, что мне неинтересно многое из того, что составляет жизнь людей этого времени? Я стал молодым, но воспринимал действительность больше как человек двадцать первого века. То, что заставляло смеяться других, вызывало у меня только улыбку, да и в отношении многого другого планка оценки была поднята выше. Старость в этом виновата, или я просто видел много такого, что современные люди даже не могли себе представить? Посидев ещё немного, я решил не травить душу, а сделать выводы и почаще интересоваться мнением подруги, а не только руководствоваться своим пониманием того, что для неё лучше.
Несколько дней мы только отдыхали, потом Люся нехотя села за учебники, а я тоже возобновил свою работу. В воскресенье, девятого, нас отвезли к Брежневу. Он увёл меня в свой кабинет, а в Люсю вцепилась Вика, которой было интересно, как нас снимали в фильме.
– Хочу поблагодарить, – сказал он, когда мы сели в кресла. – Наступление американских войск во Вьетнаме захлебнулось. Если бы не поддержка с воздуха, оттуда вообще мало кто ушёл бы. Бои ещё идут, но успеха у них уже не будет. А потери очень большие и у американцев, и у сайгонцев.
– Не было операции «Боло»? – спросил я.
– Нет, они больше не посылают авиацию в Северный Вьетнам.
– Значит, реальность сильно изменилась и остальные прогнозы по Вьетнаму можно выбросить в корзину. Теперь события там пойдут по-другому.
– Кое-что могут и повторить, – сказал Брежнев. – Ладно, этим занимаются, и всё на контроле. Давай поговорим о вас. С какого возраста в твоё время разрешали вступать в брак?
– По закону общепринятый возраст устанавливался в восемнадцать лет. При наличии уважительной причины он мог быть снижен органами власти для обоих супругов до шестнадцати лет, а в исключительных случаях ещё больше. Этот предельный возраст в разных местах был своим, обычно четырнадцать-пятнадцать лет.
– Совсем сошли с ума: женить детей! Я могу понять, когда шестнадцать лет, да ещё в виде исключения, но четырнадцать – это не лезет ни в какие ворота.
– Такое было редко, больше на Кавказе или в Азии. В России и в шестнадцать выходили замуж из-за беременности.
– У нас готовится новый закон о браке, – сказал Брежнев. – Органам местной власти будут даны права снижать брачный возраст на два года, как ты и говоришь, в исключительных случаях. Но его должны принять только в следующем году. Единственное законное основание для вашего вступления в брак – это решение Президиума Верховного Совета. Его указы и постановления часто носят закрытый характер. Я договорился с Подгорным, так что скоро мы вас поженим. Вы собираетесь жить в семье или отдельно?
– До восемнадцати лет я думаю жить вместе с родителями.
– Это хорошо. Когда вступит в силу новый закон, ни у кого не возникнет вопросов да и вы к тому времени станете старше. Надеюсь, ты не планируешь детей? Значит, через месяц поженитесь, а квартиру получите позже. Супругами будете только для родных, остальным необязательно об этом знать.
– Дадите свидетельство этого подпольного брака? – спросил я. – Или всё только на словах? А то у матери Люси случится инфаркт.
– Всё будет совершенно законно, в том числе и документы. Просто не хочется привлекать к вам ненужного внимания. Одно дело ваши выступления или твои книги, и совсем другое – постановление президиума высшего органа власти. Я этого не затевал бы, если бы не видел, что вы скоро поженитесь без загса.
– Подготовились к захвату посольства в Пекине? – спросил я, чтобы перевести разговор.
– Многих вывезли, – ответил он. – Остальным придётся перетерпеть.
– А что планируют делать с Солженицыным?
– А что бы ты сам с ним сделал? – с любопытством спросил он.
– Я затрудняюсь ответить. Понятно, что Солженицын для многих как геморрой в заднице, только не нужно изгонять его за границу, его туда вообще нельзя пускать. Сколько помоев выльет потом на нас этот святоша. В январе он должен дописать свой «Архипелаг ГУЛАГ», в который нас будут тыкать мордой.
