– Что говорят в Проекте?
– Нецензурно говорят. Руководство сельскохозяйственного сектора уверено в своих предложениях, и Грушевой их поддерживает, но он не специалист.
– А какая позиция у руководства министерства сельского хозяйства?
– Им пока не показывали эту программу, – сказал Суслов. – Мацкевич и так просит увеличить ему штаты из-за работ, связанных с засухой. Их действительно очень сильно загрузили, так что просьба обоснованная.
– Не слишком ли решительно взялись за чистку партийных рядов? – спросил Брежнев. – Не проходит дня, чтобы мне кто-нибудь не плакался. Неужели всё так плохо?
– Нет, – ответил Суслов, – не так плохо, как показалось вначале. Такой гнуси, которую нужно убирать, а то и сажать, мало. Но вот обеспечить постоянный контроль работы партийных кадров просто необходимо. И жизненно важно искоренять семейственность. Действий преступного характера мало, а вот блата и протекции хватает. В обкомы разосланы инструкции, пусть изучают. Будем снимать к чёртовой матери, невзирая на заслуги. По-другому просто не получится.
– Знаешь, как тебя кое-кто называет?
– Знаю, – криво усмехнулся Суслов. – Как я тебе тогда и говорил – инквизитором. И это мы чистим только Россию и Узбекистан. Мне страшно подумать, сколько работы по другим республикам. Я при жизни точно не закончу. Кстати, нужно ограничить приём в аппарат ЦК бывших работников ЦК комсомола. Есть причины.
Поезд прибыл в Москву рано утром на Казанский вокзал. Здесь нас уже ждала «Волга» с Виктором за рулём. Сергей проводил до машины и попрощался. Через полчаса мы подъехали к дому. Была пятница, седьмого июля, и до окончания отпуска у отца остались два дня.
– Загорели, как негры! – сказала Надежда, когда мы зашли к ним сразу после приезда. – А Люся поправилась.
– Я же говорил, что незачем есть столько масла! – пошутил я, уворачиваясь от тычка локтем. – Скоро не пройдёшь в дверь. А где Ольга?
– Где-то бегает. В отличие от вас, у неё уже много друзей. Вы когда будете подавать документы в институт?
– Сразу после выходных, – ответил я. – А когда вы уезжаете?
– В понедельник уезжаем. Вам будет задание поливать цветы и убирать в квартире. Можете занять её на время нашего отсутствия.
Когда пришёл со службы Иван Алексеевич и приехала с работы сестра, собрались вместе и пообщались за чаем с пирожными. Выходные просидели дома. Делать было нечего, поэтому я часто включал радиоприёмник в надежде услышать что-нибудь интересное. Еврейская тема по-прежнему занимала центральное место в передаче «Голоса Америки», но они не сообщили ничего нового, только сказали о безрезультатности визита Косыгина в США. Этого следовало ожидать, непонятно, зачем Алексей Николаевич вообще туда сейчас полетел. Были и другие новости, так сообщили, что в Советском Союзе на сорок девятом году жизни от острой сердечной недостаточности скончался член союза писателей, видный борец за гражданские права Александр Исаевич Солженицын. В выпуске газеты «Правда» за седьмое июля на последней странице нашёл сообщение о ещё одной смерти. В Праге на сорок шестом году жизни в результате болезни скончался секретарь ЦК коммунистической партии Чехословакии Александр Дубчек.
В понедельник я вызвал машину, которая отвезла Черзаровых на Казанский вокзал. Они уезжали в Пермь поездом, потому что Надежда отказалась лететь самолётом, она панически их боялась. После этого Виктор вернулся за нами и отвёз во ВГИК. Мы прошли в приёмную комиссию, где нас сразу же узнали.
– Давайте ваши документы, – сказала немолодая женщина с грубоватыми чертами лица. – Присядьте на стулья, я ненадолго отлучусь.
Она вернулась через десять минут с молоденькой девушкой, посадила её на своё место и отвела нас в большую комнату непонятного назначения, которая, как я узнал позже, была актёрской студией. За стоявшим в углу письменным столом сидел почти лысый мужчина лет шестидесяти, с усиками, длинным носом и добрыми глазами.
– Здравствуйте, ребята! – поздоровался он. – Хотите у нас учиться? На каком факультете?
– Извините, – обратился я к нему, – мы можем узнать, с кем говорим?
– Сергей Аполлинариевич Герасимов, – представился он, с интересом меня рассматривая.
– И из-за чего нам такая честь? – спросил я. – Абитуриентов принимает завкафедрой и один из столпов отечественной кинематографии. Вам звонили по-поводу нас?
– Был звонок из тех, которые я не вправе игнорировать, – не стал он отрицать.
– Тогда будет большая просьба о нём забыть и взять у нас документы, как у других. Поступить хотим на актёрский факультет.
– А почему ты настроен против небольшого послабления, о котором меня попросили?
– Потому что нам у вас учиться, потому что об этом могут узнать другие студенты, потому что я принципиально против протекций. Продолжать?
– А что скажете вы, девушка? Людмила, кажется?
– В этом у нас одно мнение на двоих, – ответила Люся. – Не думаю, что будет так уж трудно сдать экзамены, вот не вылететь потом…
– Браво! – сказал он. – Вы умница. Поступить не так легко, но доучиться до выпуска намного труднее, здесь вы правы. Иной раз отсеивается половина студентов, особенно на актёрском. Вас я принял бы и без звонка. Есть у меня такое право, а на вас я уже налюбовался на экране и примерно представляю, на что вы способны. Это хорошо, когда актёр обладает такими вокальными данными. У вашего друга они слабее, но вот сценическое мастерство развито хорошо. Если действительно хотите учиться на нашем факультете, могу зачислить вас в свою студию. Экзамен в вашем случае – это пустая формальность, и, если об этом узнают, поймут правильно. Не вы одни такие, так что считайте себя уже зачисленными, приходите первого сентября и постарайтесь заниматься так, чтобы не вылететь из института. Если покажете свою непригодность, вам не поможет никакой звонок, да вы и сами не захотите остаться. Договорились?
– Если ваше решение вызвано нашими выступлениями, а не звонком, то договорились.
– Тогда расскажи мне анекдот, и можете быть свободными.
– У одного актёра спросили, кто сейчас, по его мнению, самый популярный артист. «Нас несколько», – скромно ответил он.
– Жулик! – констатировал мэтр. – Ладно, в следующий раз расскажешь что-нибудь подлиннее. Идите в комиссию к Инне Павловне. Она вернёт вам документы и выдаст памятку о том, что нужно для учёбы.
После посещения приёмной комиссии сели в ждавшую нас машину и вернулись домой.
– Поступили, – сказал я маме. – Теперь мы студенты ВГИКа. Приняли без экзамена.
– Это из-за ваших концертов? – спросила она.
– Завкафедрой сказал, что да, но был ещё звонок, по-видимому, из ЦК. Мне это не нравится, но не стал выделываться. В случае чего у Герасимова могут быть неприятности.
– А кто он? – спросила Люся.
