– Поедем в парк Горького, – решил я. – Поездка примерно на час.
– Тебя раскусили? – спросила жена, когда мы с ней, взяв дочь за руки, медленно шли по одной из аллей, приноравливаясь к заплетающимся шажкам малышки.
– Вычислить меня не могли, – ответил я. – Раз действуют в открытую, значит, заложил кто-то из тех, кто знал точно. И сходить придётся. Вопрос в том, что можно говорить, а чего нельзя, и о чём с ними договариваться. Но об этом уже нужно говорить с Брежневым и Семичастным. Сегодня вечером позвоним Леониду Ильичу. Эти вопросы будут решаться не мной и не в один день. Если не найдём общего языка с американцами, придётся полностью менять жизнь.
– Ты так спокойно об этом говоришь…
– Я был уверен в том, что это рано или поздно случится. Хотелось бы попозже, но это от нас не зависит.
Когда я вечером со второй попытки дозвонился до Брежнева и коротко доложил о произошедшем, он сразу выслал за нами машину. Как обычно, женская часть его семьи развлекалась с дочерью, а мы прошли в кабинет.
– Расскажи подробно, – приказал он. – Всё, что случилось, и свои соображения.
Я описал сцену вручения письма и отдал ему вскрытый конверт.
– Наверняка сдал кто-то из тех, кто обо мне знал, иначе они не действовали бы так прямолинейно. Я не собираюсь прятаться всю жизнь, поэтому нужно сходить. Кричать, что это не я, тоже глупо. Вопрос в том, что можно сказать и чего от них добиваться. Моя ценность для американцев заключается в знании технологий, до которых они додумаются через десятки лет. Ну и природные катастрофы, остальное становится всё более недостоверным. Естественно, что я не собираюсь передавать технические знания, об этом пусть договариваются с вами. Можно сообщить о катастрофах в самих Штатах и рассказать, до какой они докатились жизни и почему. Это и для нас может быть полезно. В моей реальности вы уже договаривались об ограничении вооружений. Если бы не Афганистан, возможно, добились бы большего.
– Этот вопрос рассмотрят эксперты Проекта, – сказал Брежнев, – и дадут свои рекомендации в том, что тебе можно сказать. Документы и разрешение получишь через Комитет. Когда они закончат, мы ещё поговорим. Может быть, всё сложится к лучшему.
Глава 42
– Вы всё-таки пришли один! – на чистом русском языке сказал посол. – Зря, ваша жена получила бы от этого визита немало удовольствия.
– Как-нибудь в другой раз, – пообещал я. – Она не хочет надолго оставлять дочь, а везти сюда маленького ребёнка – это перебор.
– Я запомню, – улыбнулся Уолтер Стессел. – Раз вы приняли моё предложение, значит, должны догадываться, о чём пойдёт речь.
– Возможно, – вернул я улыбку. – Но вы объясните, а то, может быть, я заблуждаюсь.
– Как там в будущем? – перестав улыбаться, спросил Уолтер.
– Если честно, то очень плохо, – ответил я. – Это не в последнюю очередь послужило причиной моего возвращения.
– А для кого плохо?
– Для всех. Давайте я коротко кое-что расскажу, а потом поговорим более предметно.
– Я вас слушаю.
– Ваши учёные сильно кипятились, когда узнали о путешествии во времени?
– Не то слово, они в него до сих пор не поверили.
– И правильно сделали. Материальное тело не может двигаться против потока времени. Мне сказали, что это один из фундаментальных законов Вселенной. Я не попадал в будущее и не возвращался обратно. Я прожил свои восемьдесят лет и умер, а в моё молодое тело вернули только память прожитой жизни.
– Кто вернул? – подался он ко мне.
– Люди другого мира. Нам до такого было далеко даже в конце моей жизни.
– И чего они хотели добиться? Чем вы с ними расплатились?
– Вы не поверите, Уолтер! – засмеялся я. – Я отдал килограмм отличных вафель! И не нужно искать в этом скрытый смысл: ребёнку, который оказал мне такую услугу, она ничего не стоила, он сделал бы это и так, просто из симпатии ко мне.
– Допустим, – согласился он. – А как же причинно-следственные связи?
– Они так же фундаментальны, как и законы природы. Одним из следствий переноса моей личности в прошлое стало исчезновение той реальности, которую я знал. Её ещё нет, и я не могу сказать, что будет вместо неё. В результате наших действий сильно меняются даже события ближайшего будущего, что уж говорить о более отдалённом времени.
– И какая цель? Вывести в лидеры Советский Союз?
– Одна из целей. Можете мне не верить, но ваше лидерство не принесло ничего хорошего ни миру, ни вам самим. И потом абсолютное лидерство, как и мировое господство, – это фикция. В следующем веке будет много новых центров сил, а все прежние придут в упадок.
– И вы тоже?
– Вашими стараниями! – ехидно улыбнулся я. – Вы делаете всё возможное, чтобы разорить Советский Союз гонкой вооружений, а ведь мы ускоряем ваше развитие самим фактом своего существования. Видели бы вы, до какого маразма докатится западная цивилизация. Рассказал бы, но вы не поверите.
– А вы попробуйте.
– Хорошо, – хмыкнул я. – Как вы относитесь к геям?
– Мерзость, – скривился он.
– К вашему сведению, в начале второго десятилетия следующего века однополые браки были узаконены во всех ведущих западных странах. За их права так яростно боролись, что кандидат в президенты, осмелившийся сказать хоть слово против, мог считать себя проигравшим. К тридцатому году в Европе, если не считать нас, такой была каждая пятая семья. Мы, естественно, не приняли эту мерзость.
– А мы?
– Вы ушли в этом недалеко от остальных, просто в США творилось такое, что вам было не до статистики. И это я сказал, в сущности, о мелочи.
– А что в вашем понимании крупное?
– Ну хотя бы фундаментальные научные исследования и космонавтика. Они не дают быстрой отдачи и требуют огромных вложений. Пока ими занимались мы, вы старались не отстать, а кое в чём нас опередили. Как только мы вынуждено свернули свои работы, вы тут же бросились сокращать свои. В результате первый термоядерный реактор, который европейцы с горем пополам запустили в двадцать пятом году, стал последним. А нефти к тому времени осталось самое большее лет на двадцать. Попробовали гнать горючее из кукурузы, но обострившийся продовольственный кризис положил этому конец. С защитой Земли от астероидов тоже ничего не получилось.
– А зачем её от них защищать? – удивился он. – Тысячи лет жили без всякой защиты…
– Динозавры когда-то думали так же, – сказал я. – Где они сейчас? Ваши соотечественники создадут каталог потенциально опасных небесных тел диаметром свыше ста метров, которые могут вызвать при падении на Землю громадные разрушения и жертвы. Их там было тысяч пять, а более мелких вообще немерено. Один такой мелкий взорвался в тринадцатом году в небе над Челябинском с мощностью четыреста килотонн. К счастью, взрыв был высоко и полторы тысячи человек пострадали в основном от осколков стёкол. Второй, который был намного крупнее, упал недалеко от окраин Бангкока в двадцать четвёртом году. Мегатонный взрыв унёс жизни ста тридцати тысяч человек, и полмиллиона были ранены. А в две тысячи тридцать втором году впритирку с Землей должен пройти астероид диаметром в четыреста метров. Пролетит мимо или врежется – это большой вопрос. Мы пытались создать службу защиты, но дело не пошло дальше болтовни, а вам, как я уже говорил, было не до того. Спасать всех собрались Китай, Индия и Бразилия.
