Берта и Селлерс наслаждались. Я тоже получал
от еды удовольствие, но все время был настороже. Во всем этом было что-то
тревожащее. Мне не нравился этот званый обед.
Когда глаза моих соседей по столу встречались,
они дружески улыбались друг другу. Они были крепкими людьми. Ветераны той игры,
в которую играли, они не боялись ни Бога ни черта и хотели, чтобы об этом знали
все. Я держался в стороне от их разговора.
Наш столик размещался в самом центре зала. Все
посетители могли видеть каждое наше движение, могли видеть все подробности
нашего шикарного обеда. Все, кроме, разумеется, тех, кто находился в кабинках.
В основном там сидели молодые парочки. Входя, они по краю зала осторожно
двигались за официанткой. Потом заходили в кабину и задергивали занавески.
Возле кабин царил полумрак, зато центр зала был залит светом. И наш столик
находился в самом центре этой иллюминации.
Зал был переполнен. Среди посетителей я
заметил журналиста Колина Эллиса, который вел в газете ежедневную колонку
городских новостей, сплетен и сенсаций.
К нам подошла официантка.
— Вы подойдете к телефону, мистер
Лэм? — спросила она. — Человек, который звонит, просил передать, что
речь идет о жизни и смерти.
Я извинился, встал и пошел за официанткой.
Берта и Селлерс внимательно смотрели мне вслед.
Официантка привела меня к установленному на
первом этаже телефону. Я приложил к уху трубку и сразу услышал взволнованный
голос:
— Все подстроено. Берегитесь. Проверяйте
каждый свой шаг. Вы в ловушке…
— Как это? — спросил я.
— Не будьте болваном! Вы в ловушке… — И
незнакомец повесил трубку.
Я немного задержался в телефонной будке,
пытаясь у телефонистки ресторана узнать, откуда звонили. Но не узнал ничего.
Я поднялся на второй этаж. Вошел в обеденный
зал.
Мне навстречу шла элегантная официантка с
уставленным блюдами подносом, который она несла с профессиональной ловкостью:
один край подноса держала правой рукой, другой лежал на ее правом плече. Она
двигалась вдоль закрывающих кабины занавесей. Возле одной из них мы
встретились, Получилось так, что я загораживал ей путь. Она беспомощно
посмотрела по сторонам. Тогда я прислонился спиной к занавескам какой-то
кабины. Они чуть раздвинулись. Не более чем на дюйм-другой. Проходя мимо меня,
официантка ласково и благодарно посмотрела на меня.
— Спасибо, — сказала она. — Вы
очень любезны.
Я не знал, сидит ли кто-нибудь в кабине, в
которую немного влезла моя спина, но на всякий случай сказал через плечо:
— Извините, мне пришлось посторониться,
чтобы пропустить официантку.
Когда я вернулся к своему столику, Берта
что-то втолковывала Селлерсу. Лицо у нее было бордовое. Он подозрительно
оглядел меня.
Я посмотрел на кабинку номер тринадцать, возле
которой стоял, пропуская официантку с подносом.
Вскоре к этой кабине подошла другая
официантка. У нее на подносе стояли китайские блюда. Я наблюдал за ней. Вот она
отдернула край занавески. Почему-то остановилась на пороге, глянула внутрь
кабины. Потом сделала шаг назад. И неожиданно закричала. Пронзительный,
страшный крик. Она пошатнулась, упала на пол. Грохот падающего полного посуды
подноса почти слился с ее душераздирающим воплем. Занавеска самопроизвольно
закрылась.
В зале на мгновение воцарилась жуткая тишина.
Люди с недоумением смотрели друг на друга. Те,
кто видел распростертую на полу женщину, вскочили с мест. Кто-то кинулся к ней.
Откуда-то появился метрдотель. Он обошел лежащую на полу официантку, переступил
через поднос и заглянул в кабинку номер тринадцать.
— Что это ты сделал с официанткой? —
резко спросил у меня Селлерс.
— Я? Я ничего не делал.
— Ты сейчас проходил мимо нее. Я сам
видел.
— Это была совсем другая официантка.
В этот момент метрдотель выскочил из кабинки и
побежал.
— Убийство! — на ходу крикнул он.
Было видно, что он потерял голову.
Селлерс рывком вскочил со стула и как метеор
метнулся к выходу.
— Что все это значит? — сердито
спросила Берта.
Официантка поднялась на ноги и поспешила в
сторону кухни. Поднос, тарелки и еда остались на полу.
Посетители по своему поведению разделились на
две группы. Семейные пары проявляли откровенное любопытство. А немолодые
мужчины с юными спутницами торопливо покидали зал. Некоторые посетители бросали
на свои столики деньги, оставляя недоеденные обеды. Другие, не рассчитавшись,
торопились к выходу. Их никто не останавливал, официанткам было не до них.
Я посмотрел на Берту. Она была безмятежна.
— Вы хотите, чтобы нас допрашивали как
свидетелей? — спросил я.
Она покраснела.
— Что в конце концов происходит? —
спросила она опять.
От выпитого шампанского ее глаза блестели как
бриллианты.
— Как вы думаете, почему так поспешно
смылся Селлерс? — спросил я.
Она в раздумье подняла брови.
— Потому, что в газетах могут появиться
заголовки:
«Убийство было совершено в двадцати метрах от
сержанта полиции».
— Ну и что? — сказала Берта.
— Тогда на суде ему придется выступать в
качестве свидетеля. Защитники своими вопросами загонят его в угол. «В какую
сторону он смотрел? Что видел? Почему он видел так мало? Кто входил в кабину
тринадцать?
Кто выходил?» Потом последует самый пикантный
вопрос: «Сколько вы выпили за обедом, сержант?» Если он скажет, что что-нибудь
видел, его изрешетит при перекрестном допросе защитник. Если скажет, что ничего
не видел, прокурор спросит, не потому ли, что был сильно пьян.
Берта быстро протрезвела:
— Давай быстренько отсюда сматываться,
Дональд!
Посетители, которые в панике сбежали из
ресторана, толпились теперь на тротуаре перед входом и требовали, чтобы им
поскорее подогнали их машины. Я поймал молодого человека, который встречал меня
на стоянке.
— Минуту, мистер Лэм, — пообещал он.
Я отрицательно покачал головой:
— Сразу! — И дал ему пять долларов.
Через несколько секунд он подогнал ко мне
автомобиль. Я помог Берте забраться в него.
— Наплевать на вежливость, — резко
сказала она. — Уедем, не попрощавшись с Баффином.
