— Ну ладно, — сказал я. —
Теперь я намерен кое-что сказать вам. Я не знаю, в какую игру вы играете.
Но думаю, что вам, еще до того, как вы начнете
катить на меня бочку, следует знать об одной вещи.
— Я не собираюсь толкать на вас бочку.
— Фотографии, — спокойно сказал
я, — на которых возле машины около мотеля изображены вы и Конни…
— Заткнитесь вы, чертов болван, —
злобно перебил меня Баффин. Но он не кричал, он понизил голос почти до
шепота. — Моя жена дома!
— Я только хотел сообщить вам, что эти
фотографии не были сделаны шантажистом тайно и незаметно: На фотографиях
изображена инсценировка…
— Что? — вскричал Баффин.
— На фотографиях изображены люди, которые
позируют. В момент съемки они стояли неподвижно. Чтобы шляпа не закрывала ваше
лицо тенью, оно специально повернуто к свету. Вы знали, что вас снимают.
Даже машину вы поставили так, чтобы солнце
лучше освещало ее номер. Кстати, чтобы цифры резче выделялись, номерной знак
был специально вымыт. Фотографии сделаны не при естественном свете — была
использована подсветка.
Он сидел и молча смотрел на меня. Потом
неуверенно спросил:
— Когда вы догадались об этом?
— Сразу, как только увидел фотографии. Я
сам немало снимал скрытой камерой и сразу могу отличить фотографии, на которых
позируют. В нашем деле приходится делать тайные снимки, и, когда вы снимаете
при естественном освещении, у вас на фото всегда будут некоторые технические
дефекты. Когда вы снимаете людей в движении, их черты обязательно будут
чуть-чуть смазаны. Снимки, которые мы получили у Калверта, — фальшивки.
Это инсценировка. Вы очень аккуратно расставили чемоданы. Взяли под руку Конни.
Повернули лицо так, чтобы на него падал свет.
Сказали Конни, чтобы она посмотрела на вас. А
потом застыли в ожидании, чтобы получились качественные снимки. Это была одна
из основных причин, по которой я не отдал вам полученные от Калверта документы.
Поскольку Конни была нашим клиентом и поскольку нет никаких поводов подозревать,
что она была в сговоре с фотографом, я решил, что ваши интересы не совпадают с
ее интересами. А может быть, и противоположны им. В то же время я почувствовал,
что вы действуете заодно с шантажистом. Можно было предположить, что ваш план
состоял в том, чтобы вытрясти из Конни Алфорд десять тысяч. Правда, я не думаю,
что вам настолько нужны деньги, чтобы ради такой суммы идти на подобные
махинации. Но никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Вот примерно такова в
общих чертах схема событий.
— Сукин сын! — сказал Баффин.
Но теперь в его голосе не было злости. Скорее
прозвучало невольное восхищение. Я молча сидел и ждал, что он скажет дальше.
Наконец он сказал:
— Я сглупил?
— Вы сглупили, — согласился я с ним.
— Но вы ошибаетесь, считая, что я связан
с шантажистом. По крайней мере я не связан с ним настолько, чтобы делить
полученные за шантаж деньги.
— Расскажите об этом подробнее, —
попросил я.
— Это было сделано, чтобы защитить Конни.
— Хороша защита! — сказал я с
сарказмом.
— Нет, вы не понимаете. Утром шестого
числа она была в Сан-Франциско. А необходимы были доказательства того, что в
это время она оставалась в Лос-Анджелесе и провела здесь весь уик-энд. Фото,
сделанные с целью шантажа, показались нам в таком деле самым лучшим
доказательством. Особенно убедительно такое доказательство зазвучало бы при
участии частного детектива, который бы выплатил шантажисту деньги.
Мы немного помолчали. Потом я спросил:
— Хотите что-нибудь добавить к этому?
— Нет, — отказался он.
Мы снова немного помолчали. Но он не выдержал
долгого молчания:
— Если вы отдадите мне эти фотографии и
позволите уничтожить их, а после этого согласитесь быть свидетелем того, что на
фотографиях возле покидающей мотель машины были действительно изображены я и
Конни, а также подтвердите то, что вы своими глазами видели датированную пятым
числом регистрационную карточку мотеля… — Он замолчал, глядя на меня с
надеждой. Потом все же добавил: — На этот раз десять тысяч получили бы лично
вы…
— По-видимому, вы не совсем правильно
оцениваете ситуацию, — сказал я. — Нашему агентству была поручена
защита интересов Конни Алфорд. И я готов защищать ее интересы. Но я не могу
брать взятки за лжесвидетельство в пользу кого бы то ни было.
Он о чем-то ненадолго задумался, потом резко
вскочил на ноги:
— Лэм, никому об этом не говорите. А
сейчас вам лучше уйти. Я скоро сам свяжусь с вами. — И вдруг добавил: —
Дело получает неожиданный оборот.
Он проводил меня до двери. Когда мы вышли из
его кабинета, в гостиной появилась и тут же двинулась в холл какая-то женщина.
Она начала подниматься по лестнице. Но вдруг увидела нас и остановилась. Потом
с подчеркнутой теплотой поздоровалась со мной. Она была много моложе Баффина. И
была абсолютной блондинкой. Из тех женщин, что много внимания уделяют прическе,
косметике, одежде, даже манере двигаться. Все, что она делала, было
спланировано и тщательно обдумано.
— О, доброе утро, дорогая, — сказал
ей Баффин.
— Привет, дорогой!
Она продолжала стоять, глядя на меня, как бы
ожидая, когда ей меня представят.
— Я сейчас зайду к тебе, — вместо
этого сказал ей Баффин.
Он вытолкнул меня из дома и торопливо
захлопнул за нами дверь.
Рядом с моей машиной стоял большой «кадиллак».
На всякий случай я посмотрел на номер — ХГС
609.
Очевидно, жена Баффина только что откуда-то
приехала. Я готов был поспорить на пятьдесят долларов против цента, что она
ездила в агентство, в котором я нанял свой автомобиль. Там она по
регистрационной карточке узнала, кто я такой, и на всякий случай записала все
это для будущего. Она, несомненно, была женщиной такого сорта.
Баффин тоже смотрел на «кадиллак». В его
глазах появилось выражение беспомощности. Мне показалось, что я легко читаю
мысли, которые в этот момент приходили ему в голову.
— Вам не следовало приезжать сюда,
Лэм, — сказал он, конвоируя меня к машине.
— Вам не следовало играть со мной
втемную, Баффин, — сказал я ему в тон.
Он не уходил и не спускал с меня глаз до тех
пор, пока я не захлопнул дверцу машины, не запустил мотор и не выехал на улицу.
