— Как это — дату?
— По ним можно точно определить, когда
они были сделаны. Это легко сделает любой эксперт. Калверт снимал вас в
понедельник. Но не шестого, а тринадцатого числа.
— Вы что, с ума сошли?
— Ну что же, давайте посмотрим на
фотографии, — предложил я, разложив их на столе перед Баффином.
— Зачем мне смотреть на них? —
спросил он раздраженно.
— Я сделал эти снимки во вторник,
четырнадцатого числа, — спокойно объяснил я.
— Ну и что из этого?
— Как вы видите, на снимке среди прочего
виден строящийся жилой дом. Видите на заднем плане линию строительных балок?
Теперь вспомните фотографии Калверта. На них эта линия была точно на том же
уровне, что и на этих снимках. Готовя свою инсценировку, вы выпустили из вида
строящийся дом. А темпы его строительства позволяют установить дату фотографий
с такой же точностью, как если бы на фотографии указывался час съемки. Этот
десятиэтажный дом строится по графику. Но заказчик торопится, он установил строителям
премию в семьсот пятьдесят долларов в день, если они перекроют дневную норму.
Подрядчик стремится получать премию регулярно. И ему это удается.
Дом растет быстро. За неделю он поднялся почти
на целый этаж.
В этот момент стоило посмотреть на лицо Баффина.
— Теперь вернемся к убийству Стармэна
Калверта, — безжалостно продолжал я. — Он был убит в вашем ресторане.
Вы были связаны с ним историей с шантажом.
Если дело обстояло так, что вы заплатили
шантажистку деньги и он больше не предъявлял вам новых требований, тогда трудно
считать, что вы имели серьезный мотив для убийства. Но если обнаруживается тот
факт, что шантаж был подстроен и шантажист был вашим тайным соучастником, вы
попадаете в серьезную переделку. Вы становитесь подозреваемым номер один.
— Почему?
— Потому что вы могли бояться того, что
Калверт донесет на вас.
— Но у него не было никаких причин
продавать меня!
— Вы утверждаете это теперь, когда этого
уже нельзя доказать.
— Я не мог убить Калверта! У меня есть
полное алиби. Я все время был вместе с Брентвудом. Когда он выходил из
кабинета, чтобы позвонить из телефонной будки, которая находится в коридоре
рядом с дверью моего кабинета, он, если бы я выходил в коридор, не мог меня не
заметить.
— Он разговаривал по телефону. И стоял
спиной к коридору.
— Это он так сказал?
— Сегодня по радио передали его
заявление. Он сказал, что, по его мнению, когда он находился в телефонной
будке, он мог бы, повторяю, мог бы видеть вас выходящим из своего кабинета.
Понятно? По его мнению — мог видеть. Он не сказал, что иначе и быть не могло.
Он не подтвердил своего заявления никакими фактами, которые могли бы с железной
достоверностью гарантировать его мнение. Речь идет всего лишь о его мнении. Так
оно и есть на самом деле. Ведь вы выходили из кабинета на короткое время и он
этого не заметил?
— Что вы посоветуете мне, Лэм? — в
отчаянии спросил Баффин.
— Вам надо внести в это дело полную
ясность. В противном случае вы запутаетесь.
Он вытер ладонью мокрый лоб:
— Как я могу это сделать? Я попал в
западню.
— Вы не находитесь в западне, из которой
нет выхода. Вы просто попали в скверную историю. Я помогу вам выбраться из нее,
если вы будете доверять мне.
Скоро вам должен позвонить сержант Селлерс. Он
спросит у вас о том, где я достал фотографии этой официантки Бэйби, снятой в
тот момент, когда она падает на пол с полным подносом. Селлерс попытается
узнать у вас, каким образом я нашел человека, который в тот вечер сделал снимки
в ресторане…
— Пятнадцать минут назад сержант Селлерс
уже звонил мне.
— А, черт! — воскликнул я. — И
что же вы ему сказали?
— Я сказал ему правду. Я не собираюсь
врать полиции.
— Вы сказали ему, что эти снимки на самом
деле являются инсценировкой?
— Да. Сказал.
— Что эта инсценировка была устроена уже
после того, как было обнаружено убийство?
— Да.
— Вы — болван, — сказал я
ему. — Эти фотографии защищали меня от ареста. Пока Селлерс ничего не знал
о происхождении фотографий, он боялся меня тронуть.
Но вы испугались, что полиция обвинит вас в
убийстве, и поспешили продать меня, единственного человека, который может
вытащить вас из всей этой скверной истории.
Я быстро оглядел его кабинет и обнаружил, что
в нем имелась небольшая боковая дверь.
— Куда она ведет? — спросил я.
— В заднюю комнату.
— Оттуда есть другой выход?
— Из нее по узкой лестнице можно
спуститься в кухню ресторана. Это сделано для того, чтобы я мог время от
времени прямым ходом заходить туда и присматривать за тем, что там делается.
Я никогда так и не узнаю, о чем он мне говорил
еще.
Выскочив в боковую дверь, я пробежал через
заднюю комнату, скатился с лестницы в помещение кухни и через нее вышел во
двор. Оттуда к улице вел длинный узкий проход, пролегающий между рядами
воняющих кислятиной мусорных ящиков. Я увидел, что к ресторану подъезжает
большая полицейская машина, и вернулся на кухню. Там повар-китаец нарезал лук.
Я снял со стены белый халат и поварскую шапку, надел их на себя и, встав рядом
с китайцем, начал тоже крошить луковую головку.
Повар взглянул на меня. По его лицу было
невозможно понять, что он обо всем этом думает.
Через минуту до нас донеслись голоса с той
самой лестницы, по которой я проник на кухню.
— На этот раз, — говорил
Селлерс, — этому парню не отвертеться…
Он появился на кухне, раздраженно оглядел ее,
брезгливо отвел глаза от двух поваров, режущих лук, и бросился к ведущей во
двор двери. Я молча сунул китайцу двадцать долларов, сбросил поварскую
маскировку и выскользнул из кухни через главную дверь. Из ресторана я вышел на
улицу.
Возле подъезда стоял огромный автомобиль с
горящей на крыше полицейской мигалкой. Его мотор работал. Я увидел
приближающееся такси, придал себе небрежный вид и помахал ему рукой. Таксист
подъехал ко мне. Я уже взялся за дверцу, чтобы забраться в машину, как вдруг из
парадной двери ресторана как сумасшедший выбежал Селлерс. Он как заправский
регбист сгреб меня в охапку и в тот же миг защелкнул на мне наручники.
