Единственное, в чём император проявлял жёсткость по отношению к дворянству, так это разве что предательство. Неблагонадёжные разговоры, а тем паче действия, карались крепко – по мнению попаданца, так даже и чересчур. Шпионаж или агенты влияния, оно конечно скверно… но Александр старательно закручивал гайки, уничтожая инакомыслие вообще.
Патриотизм и благолепие, даже воры с взяточниками исключительно патриотичны. Армия и флот ныне всё чаще оперировали такими понятиями, как Боевой Дух и наступательный порыв, а в солдат старательно вколачивали лозунги. Благо, перевооружение всё-таки шло, пусть и с великим скрипом.
– Меня это пугает, – сказал Келли, процитировав за утренним кофе несколько строк из газеты, – мы лучшие, кругом враги, царь мудр и справедлив, чиновники едва ли не апостолы. Рано или поздно, но рванёт так, что всей Европе достанется.
– Не преувеличивай, – хмыкнул Алекс, – не отрываясь от чтения, – ранее чуть что на Европу кивали, как на источник всех благодатей, теперь вот весы качнулись. Скоро пройдёт.
– Хрен с ней, с Европой, а с цензурой-то что делать? С отсутствием критики?
– А вот это уже перебор, – согласился Фокадан, откладывая наконец газету, – если в ближайшие пару лет Александр ничего не изменит во внутренней политике, то революция или ещё что… но страну знатно тряхнёт! Хм… или не тряхнёт, всё-таки война впереди, в таком случае порыв ура-патриотизма уместен. А вот после оной возможно всякое.
– Вот и я боюсь всякого, – влез в разговор Конноли, – рвануть может, как у пароходного котла
[129]. Как бы и нас не зацепило, подстраховаться не помешало бы.
– Изначально подстраховались, – чуть улыбнулся консул, – даже если Российская Империя вразнос пойдёт, Конфедерацию это зацепит только брызгами. Хотя конечно, тяжело будет без такого союзника. Да и Россию жалко…
– Это я знаю, командир, – Роберт с прищуром посмотрел на него, – а вот лично? Помнишь, как в Нью-Йорке – все политические активисты из низов если не прикормлены, так знакомы. Когда там рвануло, ты хотя бы руку на пульсе событий держал. Здесь как?
– Хреново, – с досадой отозвался Фокадан, – я же Слово императору дал…
– Да и не нужно его нарушать! – Перебил Конноли, – неужто придумать ничего нельзя? Детвору прикормить хотя бы, эвон сколько тут беспризорников
[130] бегает.
– Мать твою! – Фокадан откинулся на спинку стула, – очевидно ведь, как же я…
– Ясно как, шеф, – пропыхтел Конан, сражаясь с Бранном на вилках за последнюю ватрушку под хихиканье Кэйтлин, – у тебя голова не тем занята. Если уж на писанину времени не нет и в мастерскую почитай не заглядываешь.
– Верно, но всё же скверно – забронзовел малость. В народ пора. На Хитровку
[131] сходить, что ли? На самом деле ведь просто всё – купить несколько домов для мальчишек под жильё, да какое-то производство организовать там же. Часа четыре учатся, четыре работают и профессию получают. Как вам?
– Неплохо, пап, – согласилась дочка, – если на окраине дома покупать, так и не очень дорого. Можно даже на Хитровке попробовать договориться.
– Трущобы? Хм… попытка не пытка, может и правда не станут лезть к детям. Если трущобных детей тоже на обучение брать, то можно… Спасибо, доча, идея потрясающая! Бранн, ты хвастался, что со староверами московскими контакт наладил неплохой?
– Так, – телохранитель неопределённо пошевелил пальцами, – именно неплохой, ничего серьёзного.
– Сможешь выйти через них на хитровских?
– Не уверен. Выход на ворьё у них точно есть, как не быть такому у купцов и промышленников? Но что меня…
– Меня, – перебил его консул, – под Слово. Скажи, что махинации не интересуют, детьми заняться хочу. Староверы на благотворительность много тратят, а тут ещё и повод какой – дети. Должны навстречу пойти.
– А сами-то? – С сомнением спросил Конан.
– Кто им позволит? – Удивился Конноли, – ты чем слушал, когда тебе лекции по православию читали? Староверам детей не доверят ни в коем случае, здешней Церкви лучше так – когда они на улицах замерзают. А ну как староверы совратят невинные детские души в свою ересь? Это ж куда как хуже!
– Куда уж хуже? – Не понял Конан, – а… шутки?
– Шутки. А вот командиру можно, он благотворительностью давно занимается. Плевок местным богачам, конечно, изрядный получается… ну то не наше дело.
* * *
Староверы откликнулись неожиданно быстро, собравшись в консульстве всего на третий день. Огромный самовар на столе, выпечка, степенные разговоры, умные глаза. Вели себя они как… как аристократы! Не титульные, а такие, какими они должны быть, но почти никогда не встречаются: спокойные, несуетливые, заботящиеся о своих людях и народе в целом.
Повеяло чем-то знакомым… ну точно, один в один сбор верхушки ИРА!
Именитых промышленников среди двух десятков собравшихся не наблюдалось, но попаданец уже знал специфическую политику властей по отношению к староверам и староверов по отношению к властям. Высунуться лишний раз чревато санкциями, так что в сомнительных ситуациях богачи из староверов часто работают через представителей.
Сообщество староверов страшно законспирировано и запутанно. Известный богач может быть всего лишь представителем общины и все его капиталы по сути общинные. Напротив, мелкий купчишка, официально владеющий лавчонкой в квадратную сажень, может подпольно ворочать миллионами.
Как, что и почему… сие ведомо только староверам, причём только из самых доверенных. Прочие же довольствуются слухами и поверхностной информацией.
– Благое дело, – негромко сказал небогато одетый старичок, выглядящий как разорившийся мелкий торговец. Однако присутствующие староверы прислушивались к нему, как… к пастырю? Да, похож на духовного лидера из настоящих, – сами мы не раз подступить пытались, ан нельзя.
В голосе его царила неприкрытая горечь и Алекс знал – лжи тут нет. Старообрядцы Москвы на благотворительность выделяют больше средств, чем все остальные москвичи, включая наезжающее на зиму дворянство из окрестных губерний.
– Спрашивать, зачем тебе это нужно, тоже не буду, – продолжил старенький лидер староверов Рогожского согласия
[132], – с коммунистами да социалистами давно знакомы
[133], ты средь них не последний. Другое спрошу – как ты думаешь протащить это?
