– Монарх Великобритании является верховным главнокомандующим вооруженными силами, именно она объявляет войну или заключает мир.
– Монарх может единолично утвердить финансовый закон (по простому, бюджет страны) в обход согласия парламента.
– Монарх имеет право досрочно распускать палату общин, то есть британский парламент.
– Монарх имеет право вето на законы принятые парламентом.
– Является частью парламента наряду с палатой лордов и палатой общин.
– Является главой английской церкви. Назначает епископов и архиепископов.
– Хватит, или ещё продолжить? – Весело поинтересовался Лонгстрит.
– Почему тогда… конституционная? – Окончательно растерялся Фланаган.
– Обёртка красивая, для дурачков, – ласково ответил Бранн, – и ведь работает! Конституция, старейшая в мире демократия… хрен там!
* * *
В первых числах декабря Петербург заняли сторонники Орлова-Давыдова, оттеснив монархистов в Царское Село и ряд иных окрестных селений. Однако до окончательного решения вопроса ещё далеко, к столице приближались московские полки, а в Баварии зашевелился Черняев.
Среди московского ополчения единства не наблюдалось, после убийства Наследника, среди простого народа эффект царской крови ощутимо смазался. Москвичи шли под негласным лозунгом наведём порядок, а там разберёмся, лазутчики доносили о желании собрать Земский Собор
[195].
Шли двумя основными колоннами, армейцы и ополченцы отдельно. Командование армейцам неожиданно перехватил старенький уже Бакланов. Вышедший на пенсию и проживавший в последние годы на родном Дону, в Москву ветеран прибыл незадолго до убийства Александра Второго, похлопотать за какую-то армейскую реформу, да так и остался.
В последующей неразберихе армейские и гвардейские части Москвы оказались в острой конфронтации, усугублённой убийством Долгорукова. Яков Петрович оказался единственным человеком, которого равно уважали обе стороны.
Старый казак сумел навести порядок в городе, вспыхнувшем по примеру столицы, сметя заодно уголовные и неблагонадёжные элементы. Наведя порядок, повёл войска на Петербург. Собственно, именно Бакланов и стал автором лозунга Наведём порядок, а там разберёмся.
Старый служака остался верен присяге, но продемонстрированная Домом Романовых преступная слабость не могла не задеть казака. К кому присоединяться ведомые им войска и присоединятся ли вообще, вопрос большой.
Романовы вроде как сплотились вокруг Владимира Александровича, но отдельные голоса отдали за Константина Николаевича, младшего брата убитого императора. Помимо отсутствия единства, Романовы пока что демонстрировали неумение выбирать окружение и отсутствие должной гибкости. Сумеют перебороть эти недостатки, появится шанс усидеть на престоле, ну а нет…
Ополчением, что вовсе уж неожиданно, командовал Хлудов Герасим Иванович. Ход, мягко говоря, нетривиальный для московского купечества и мещанства. Своеобразная заявка на свою долю власти.
Московское дворянство из тех, кто не присоединился к Бакланову или к Хлудову, пошла отдельной колонной, выступив сильно позже. Хотя о единой колонне говорить пожалуй и не стоило.
Фактически дворянство не смогло выставить единого командующего, разделившись на малые отрядики по землячеству, родственным связям и личным симпатиям. Выступали они все по отдельности, а большая часть застряла в древней столице, оживлённо занимаясь такими важными вещами, как создание новой формы, выборами ротных командиров и написанием Конституции.
К Хлудову, к слову, присоединилось достаточно заметное число дворян из молодых служилых
[196] родов, не обременённых поместьями, чинами и роднёй при Дворе. По-видимому, они нашли больше общего с купечеством, нежели с московским старожилым
[197] дворянством, погрязшим в сладостных воспоминаниях о временах Матушки Екатерины, крепостничества и вольностей дворянских.
Армейцы и гвардейцы Бакланова шли по сути налегке, скорым маршем. Хлудов взял на себя обоз и снабжение в целом. Ну а дворянское ополчение, и без того самое малочисленное и расхлябанное, взяло на себя поддержание порядка на пути из Москвы в Петербург. Так, по крайней мере, декларировалось.
* * *
Глядя на приближающегося к посольству гвардейца с ленточкой Свободной России на рукаве, несущего белый флаг, Фокадан явственно озадачился.
– Что им нужно от нас? – Озвучил мысли консула Лонстрит.
– Выйду, – скривившись, сказал попаданец, – ну а кто, кроме меня?
Козырь из тех, что и не побьёшь, кроме Фокадана в общем-то и некому. Выход посла… много чести для заговорщиков. Заместители – мало… а ну как Орлов-Давыдов разобидется? Ну а московский консул с толикой политической и литературной известности, самое оно, в плепорцию.
Светски поздоровавшись с парламентёром, с коим они были некогда представлены друг другу, Фокадан чуточку нарочито демонстрируя безмятежность, достал сигары.
– Кубинские, Сергей Иванович, – предложил он офицеру. – из тех, что в свободную продажу не попадают.
Ротмистр с благодарностью взял сигару и раскурил, опираясь на импровизированный флагшток.
– В самом деле, генерал, – отозвался гвардеец с видом ценителя, – на редкость приятный вкус.
– Угощайтесь, – консул протянул ему коробку, – товарищам отдадите.
Несколько минут спустя прояснилось наконец, зачем явился парламентёр.
– Переговоры, – вздохнул гвардеец, – мы изрядно увлеклись кровопролитием, преступив при том все законы чести. Да… стыдно сказать, но я тоже виноват. Всё казалось, что вот сейчас решится судьба нашей Родины, а ради этого можно и… Теперь вот стыдно, да и не мне одному, думается. Настолько, что не будь ситуация критической, хоть пулю в висок.
Фокадан не спешил помогать, благодушно пуская дым кольцами, глядя в стылое декабрьское небо Петербурга. Ротмистр некоторое время молчал, куря сигару взатяг, потом нехотя продолжил:
– Обе стороны увлеклись, так что теперь и на переговоры послать некого. Не дай бог, найдётся мститель какой, решивший пристрелить переговорщика. И ведь даже осудить его по законам Божьим нельзя будет! Посему просим вас оказать нам честь, став посредником.
