Немудрено, что прадед пошёл тогда к Пугачёву… чудом выжил, а после младшему из знаменитых Орловых, директору Академии наук при президенте Разумовском, показалось забавным сломать бывшего вольного крестьянина, полусотника пугачёвского войска, сделав его не просто крепостным, а дворовым
[229], а потом и вовсе – лакеем.
Укрощённым пугачёвцем можно хвастаться и спьяну давать по морде, ёжась от сладкого ужаса – а ну как ответит!? Ответил бы… да хоть дёрнись тогда прадед Иван, и запытали бы всю семью.
А на страхе, да на памяти о вольной жизни, преданности не получить. Какое ещё может быть отношение к Хозяевам? Лебезить, целовать ручки и ножки… и ждать возможности отомстить. Ждал, не ушёл даже после отмены крепостного права.
Дождался, слава тебе, Господи…
Усмехнувшись по волчьи, мужчина направился к хозяйской спальне, но остановился.
– Потише, Прохор, – сказал он себе не негромко, – обдумать бы сперва дельце требуется.
Усевшись в кресло, лакей прикрыл глаза и начал просчитывать предстоящее дело. Прибить графа не сложно, Его Сиятельство доверяет своему холопу, так что придавить немного подушкой, да приставить пистолет к сердцу… Бах, и готово! Благо, спит Владимир Петрович один, не с супружницей.
Не переполошить дом выстрелом… с этим сложней. То есть можно, конечно – через одеяло стрелять ежели, оно звук заглушит. А вот подозрения… с чего это граф тихонечко застрелиться решил? Нет… нельзя подозрения.
Ножиком чиркнуть? А пожалуй, что и так…
Быстро прикинув вчерне предстоящее, Прохор озадачился вопросами материальными. Ограбить хозяина не грех, задолжал он Ивановым ох как много. Главное, не попасться и не попасть под подозрения. Фамильные драгоценности, чтоб их, брать нельзя.
Лакей скривился: придётся ограничится только наличностью в письменном столе графа. Там конечно немало, всё-таки один из богатейших людей Российской Империи, да и дела ныне проворачивает такие, что порой без посредников работать нужно. Но ведь половину оставить придётся, никак не меньше! Иначе опять подозрения…
– Охо-хо, грехи наши тяжкие, – перекрестился Прохор. Взяв мешочек, без страха отправился в кабинет Владимира Петровича – зная привычки домашних хозяина и прислуги, встречи с нежеланными свидетелями можно не опасаться.
– Пятьдесят тыщь ассигнациями
[230], – подытожил лакей итоги экспроприации и не удержавшись, кинул в мешок с десяток перстеньков и портсигаров из расходников, как именовал их граф. Не всякого полезного человека можно наградить векселем или кошельком, иногда нужно играть более тонко.
Спрятав мешочек в тайнике, коих доверенный лакей успел наделать в особняке не один десяток, мужчина без всякой спешки направился в спальню хозяина.
* * *
Владимир Петрович проснулся от очередного кошмара, кои в последнее время преследовали его всё чаще. Чёртов заговор, дела изначально пошли не так, как ему обещали. Испугавшись, он попытался отойти… не вышло, в итоге стал чужим как для революционеров, так и для верных.
Зря вообще ввязался, чёртовы масоны
[231]… Знал ведь поговорку Коготок увяз, всей птичке пропасть, ан не думал, что его это коснуться может. Богатый, знатный, со связями и роднёй при дворе… ну что такое масоны? Так, нервы пощекотать… дощекотался. Расплатой тому сны, да настолько нехорошие, что и вспоминать не хочется.
Растерзанные толпой дети и внуки, он сам на виселице… и ведь это может стать реальностью! Последние месяцы делает всё, чтобы выйти из ситуации с минимальными потерями, но уже сейчас ясно, что с минимальными не выйдет.
В лучшем… в самом лучшем (!) случае он выезжает в Европу, теряя не только статус вельможи Российской Империи, но вообще статус дворянина, принятого в Свете. А ещё – большую часть своего немалого состояния. Российские активы можно списать заранее.
Даже при безоговорочной победе Британской Империи особняками и землями придётся откупаться, а чем дальше, тем больше становится ясно, что Британия наверняка отщипнёт от России немало интересного для себя, но будут это не столько территории… ну разве что Петербург… сколько навязанные договора и кредиты.
Прочие земли останутся Романовым, Валуеву, Черняеву… и нет никаких сомнений, что национализация земель, принадлежащих предателям, будет проведена. Наградить верных, да поправить дела казны… да, национализируют всё, что только можно.
Романовы ещё могут оставить малую толику, они зависимы от мнения придворных, а родни среди верных немало, поддержат, ежели что. Но чем дальше, тем больше становится ясно – Романовых если даже допустят сидеть на престоле, то вот править будут другие люди.
Черняев же, как и вся хунта, опирается прежде всего на прослойку офицеров, ещё недавно не имевших ничего или почти ничего. После войны в Европе они обзавелись поместьями в немецких землях, особняками и долями в промышленных предприятиях.
Новая знать сразу стала наособицу, не вливаясь в старую. Одни требовали уважения к себе, как к людям, добившимся высокого положения самостоятельно. Другие не хотели принимать скороспелок на равных, ставя на несколько ступенек ниже себя.
Точек соприкосновения у военных и придворных немного, и гнобить представителей старой знати будут с особенным удовольствием. Тем паче, среди опомещенных
[232] дворян Черняева как раз таки немало знати вовсе уж старой, ещё допетровской. Потомки бояр и стрельцов, скинутых на обочину жизни временщиками, не забыли и не простили ничего.
Потомкам фаворитов, выкрестов
[233] и сомнительного происхождения европейцев, не стоит надеяться на короткую память недоброжелателей. Даже здесь, в Петербурге, после ошибки ему начали поминать – как его предки заработали графские титулы. Цареубийство и постельные подвиги, это не совсем то, чем гордятся…
