Кадровые военные требовались прежде всего на юге России и на Балканах, где ситуация выглядела много опасней. Турки сражались яростно, возможность раз и навсегда разобраться с проблемным северным соседом, очень важна для них. В бой они бросались с таким остервенением, что русские солдаты, относящие к турку не без доли пренебрежения, зауважали воинов султана.
Черняев обходился своими силами… для чего ему пришлось поставить под ружьё недавних противников из покорённых немецких княжеств. Ныне каждый второй солдат и каждый третий офицер в его армии – немец. Согласное новым веяниям, они почти поголовно имеют славянские корни и в большинстве случаев это не ложь.
Фокадан находил этот факт невероятно забавным, но кроме попаданца, никто не понимал иронию ситуации, а объяснять, по понятным причинам, он не рвался.
Михаил Григорьевич, отразив первый сдвоенный натиск турок и австрийцев, в дальнейшем сосредоточился на Австро-Венгрии. Благо, ситуация позволяла – немногочисленные кавказские полки России воевали так лихо, что отдельные отряды доходили до пригородов Стамбула
[238].
В новой истории русские войска подступили к Стамбулу не в европейской части турецких владений, а со стороны Армянского Нагорья, расположенного в Азии. Фокадан, услышав эту новость, аж за сердце схватился, всё-таки далековато от Армянского Нагорья до Стамбула…
Оказалось, не всё так радужно и русские войска в пригородах Стамбула, это восставшие армяне, проживавшие в Турецкой Империи. Приняв войну очень серьёзно, они дружно (но тайно) запросили гражданства Российской Империи и получили оное.
Воспользовавшись тем, что турецкая армия завязла в сражениях на Балканах, армяне начали ̶г̶р̶а̶б̶и̶т̶ь̶ ̶с̶о̶с̶е̶д̶е̶й̶ ударили в тыл врага. Судя по всему, исконные жители Арарата решили воспользоваться рецептом библейских евреев
[239], бежавших из Плена Египетского.
Исход армян нельзя назвать однозначно удачным. Как водится, под раздачу попала немалая часть армян, которая не имела к̶г̶р̶а̶б̶е̶ж̶у̶ партизанским действиям ни малейшего отношения.
Однако лидеры армянской общины, несмотря на предусмотренные жертвы среди собственного народа, не являлись дураками или предателями. Как уж там они провернули такое, бог весть… но следом за армянскими партизанами, в Османской Империи появились партизаны курдские. Сказать, что эти народы не любят друг друга, не сказать ничего… но временно они нашли общий язык.
Затем партизанить стали арабы, берберы
[240], снова заволновались условные вассалы, вроде Египта. Такую возможность не упустила Персия, объявив войну исконному врагу.
Объединённые общим врагом (и русскими штабными офицерами), они вели военные действия против Османской Империи, вынудив султана развернуть большую часть войск против врагов внутренних.
Сепаратисты по большей части избегали сражений, предпочитая заниматься диверсионной деятельностью. Особо отличились армяне, уничтожая при Исходе всё, что только можно – вплоть до отравления деревенских колодцев.
Винить их Фокадан не мог, знал уже, насколько нежные отношения связывают эти два народа. Но и не оправдывал…
В итоге на Балканах турки встали в позицию обороняющихся, надеясь позднее отыграть своё, разобравшись с сепаратистами. Черняев, не в силах выделить балканским славянам существенную военную помощь, откомандировал туда лишних офицеров.
Таковыми оказались отставники из распущенных армий завоёванных немецких государств. Заволновавшиеся после начала войны с Австрией и вскинувшей было урезанной Пруссией, они могли стать серьёзной проблемой.
Не стали, потому как Черняев сделал по-иезуитски коварный ход, пообещав добровольцам, сражающимся за свободу христианских народов Балкан, много интересного. Начиная от полных гражданских прав, заканчивая наделами земли на освобождённых территориях.
Балканские славяне возражать решению Черняева не стали, тем более что расплачиваться предстояло только после Победы, причём исключительно землями турецких переселенцев и омусульманившихся славян.
Ныне восставших борцов за свободу, возглавляло и обучало почти три тысячи офицеров и порядка десяти тысяч солдат из распущенных армий. Разумеется, под командованием офицеров русских.
* * *
На совещании у Якова Петровича, Валуев в очередной раз поднял вопрос о взятии Петербурга. Присутствующие часа два ломали головы, составив несколько неплохих планов, единственные недостатки которых – отсутствие нужного количества людей и ресурсов.
Взятия столицы, по мнению Алекса, мало что решало в войне, кроме разве что сакральных понятий. Ну, возьмут… дальше-то что?!
Датские проливы по-прежнему в руках англичан, как и Кронштадт, так что смысла штурмовать Петербург попаданец просто не видел. Пока (хотя бы!) не взят Кронштадт, в Маркизову Лужу смогут невозбранно заходить британские суда, обстреливая город и высаживая десант в окрестностях. В таких условиях смысла брать город по сути и нет.
Уже покидая совещание, на котором отмалчивался, ответив только на несколько инженерных вопросов, Фокадану пришла в голову мысль, простая и надёжная, как колун. Если менталитет хроноаборигенов таков, что за столицу необходимо драться при любых обстоятельствах, то зачем он постоянно пытается переубедить их в обратном?
Генералы и старшие офицеры в большинстве своём понимают это, но чем ниже по армейской иерархии, тем больше тумана в глазах и священного гнева при словах о взятой врагами столице. Будто шторка какая-то опускается, отрезая критическое мышление.
Задержавшись у выхода, зацепился за Валуева проблемами местных ирландцев, одновременно подав Бакланову еле уловимый сигнал.
– Знаю, знаю, – отшучивался Алекс от уходящих офицеров, – ерунда всё это, особенно по сравнению с Мировой Революцией.
– Вот это загнул! – Восхитился Яков Петрович, – яркое сочетание слов получилось! Ладно, не журись, все мы понимаем, что ты не только генерал, но немного и консул. Что там у тебя?
Начав разговор с ирландских проблем, коих по мелочам накопилось немало, дождался кивка казака, дежурившего у двери.
– Посторонних ушей нет, атаман.
– Говори, – уже без смешочков сказал Яков Петрович, – что там за дело такое, что со мной и Петром Александровичем без лишних ушей обсудить нужно.
