Право на первый выстрел не сослужило англичанам доброй службы, снаряды без толку пропали в солёной воде. Французы, в нарушение неписанных правил ведения боя, не стали выстраиваться в боевой порядок, предпочтя подстраиваться под особенности местности.
Как некогда Ушаков нарушил линию
[251] и разгромил турецкий флот, так и французский адмирал решительно вырубал своё имя в военно-морских анналах
[252].
Инглфилд ничуть не глупее французского адмирала, но особенности британского флота таковы, что действовать положено строго по уставу. Победитель, нарушивший устав, попадает под суд и очень нечасто получает оправдательный приговор. Нарушать устав британец не рискнул.
Странно на первый взгляд, но У короля много. Средний английский моряк заметно хуже среднего же французского или, к примеру, шведского. Островное государство, опирающееся прежде всего на флот, вынужденно принимать на службу не только ярко выраженные таланты, но и посредственности.
Бывает так, что посредственности мнят себя талантами… и не так уж редко. Вот и включили Лорды Адмиралтейства своеобразную защиту от дурака в устав. Пусть не будет выдающихся побед вопреки всему! Зато не будет и выдающихся провалов.
Французы маневрировали, грамотно используя рифы, отмели и течения, прижимая оппонентов к опасному берегу. Ошибка британского адмирала, не ждавшего французов так скоро, дорого ему обошлась.
Если бы Инглфилд прекратил высадку и обустройство прииска, встретив французского адмирала в открытом океане, то кто знает, к кому пришла бы победа… Нерешительность Эдварда Августа и слепое следование инструкциям от Адмиралтейства и Парламента, с требованием как можно быстрее возобновить работу прииска, сыграла против него.
Об не спешил, не ввязывался в последний и решительный. Французский адмирал действовал наверняка и только там, где его кораблям не грозила опасность. Англичане же, маневрируя у опасного побережья, вынуждены идти на риск раз за разом – с соответствующими последствиями.
Орудия, окутанные пороховым дымом, наползающий с берега туман, севшие на рифы и горящие от попаданий английские корабли. Французы считали зрелище чертовски красивым!
Многие из морских офицеров умели рисовать, порой даже профессионально. Несколько месяцев спустя картины Бойни у Берега Скелетов произведут фурор сперва в Париже, а потом и во всей Европе. Эпические полотна, на которых запечатлели большую часть сражения и картины, где запечатлены отдельные корабли – с героической или трагической судьбой.
Десятки полотен, сотни картин, гравюры, открытки… Адмирал Об вошёл в Историю громко, став национальным героем Франции. Поражение английской эскадры, тем более сладостное после многих поражений французского флота в войне минувшей, получило неоправданно громкий статус.
Три дня длился бой и ни одному британскому кораблю не удалось скользнуть. Большая часть победы по праву принадлежала не людям, а природе. И карте, которую Патрик лично передал французскому адмиралу.
Глава 34
Отстранённый от реальных дел, Фокадан не стал надоедать дипломатам Конфедерации и представителям хунты, а вернулся в Москву. Дочка встретила с восторгом и нескрываемым облегчением.
– Я понимаю, что тебя не могут убить, ну а вдруг? – Говорила она, не отпуская ладонь отца и заглядывая ему в глаза.
– Какой же она ещё ребёнок, – с облегчением подумал Алекс, обняв её.
Неделю провёл с Кэйтлин, в основном в пеших прогулках по Москве, ставшей ныне на диво безопасной. Москвичи вели себя на редкость деликатно, но нет-нет, да и находились особо бесцеремонные или восторженные люди, не уважавшие лично пространство.
– Я ваша большая поклонница! – Верещала (а иначе этот нарочито детский голосок Алекс не мог идентифицировать) перезрелая девица прилично за тридцать, рядящаяся под молоденькую барышню, – все-все ваши произведения прочитала.
– Все? – Удивилась дочка, – в том числе и полемические статьи в газетах?
– Н-нет… настоящие произведения, – девица на мгновение сбилась с курса, голос её стал вполне нормальным, но почти тут же перешла на детский писк. Жанна Аркадьевна желала непременно обсудить каждое произведение и донести до кумира свою точку зрения, несомненно важную.
Кумир, глядя в подёрнутые поволокой глаза женщины, отчётливо видел незатейливые мысли оной.
Заинтересовать, познакомиться поближе, перевести отношения с постельную плоскость, к венцу…
Попаданца отчётливо передёрнуло от ужаса, цепкость мадемуазель имела бульдожью, да и интеллект, судя по всему, равнозначный. Алекс сталкивался уже с такими людьми и зарекался недооценивать. Не факт, что упёртый дурак добьётся своего, но что в процессе могут крепко пострадать окружающие, это наверняка.
Кэйтлин, к великому облегчению отца, поняла ситуацию правильно и увела его оттуда, сославшись на какие-то очень важные дела, не дав Жанне Аркадьевне ни единого шанса на продолжение знакомства. Немного неуклюже и не слишком-то вежливо получилось, но это ребёнку, пусть даже и очень умному, простительно.
– Спасибо, – с нескрываемым облегчением сказал Алекс, когда они отошли на пару десятков метров по пыльной летней улочке, – с меня мороженное.
– Одним мороженым не отделаешься, – колокольчиком залилась Кэйтлин, – два… нет, три!
– Только медленно, – поставил встречное условие отец, – чтоб не простыла.
– Идёт, – быстро согласилась Кэйтлин, – а можно нескромный вопрос?
– Гм… давай.
– Что там с Дарьей? Я ж вижу, что без женщины тебе тяжело, а она симпатичная и характер нормальный.
По меркам девятнадцатого века, с его ханжеством и морализаторством, разговор из ряда вон выходящий, но попаданец приучил дочь, что без лишних ушей они могут говорить достаточно откровенно.
Неудобно, конечно… но деваться-то некуда! Наслышан о случаях, когда ученицы гимназий сильно удивлялись растущему животу, никак не связывая беременность с милыми играми. Всем ведь известно, что забеременеть могут только замужние! Ну или испорченные… но они же не такие, верно ведь?
Раздражающих мелочей, вроде того, как некоторые особо воспитанные девицы называют яйца куриными фруктами, отчаянно краснея при этом, и без того слишком много. Правда, курящие, выпивающие и бравирующие половой самостоятельностью эмансипе
[253] так же не приводили в восторг.
