Спи ты с кем хочешь, но окружающим-то к чему об этом знать? А уж если твоё желание равноправия доводит то теорий, вроде Стакана воды
[254], то и вовсе.
Поначалу попаданец относился к теоретикам равнодушно, с ноткой пренебрежительного юмора. Если уж в двадцать первом веке не сподобился проникнуться своеобразной философией, то в девятнадцатом тем более. Затем, по мере вживания, юмор и равнодушие исчезли напрочь, особенно когда насмотрелся на гуляющих по улицам сифилитиков с провалившимися носами. Сифилис ныне не лечится, как и гонорея. Так что ханжество попаданца по большому счёту вынужденное.
– Откровенно? Ушла Дарья, смело её революционным порывом. Ныне какой-то пост у Хлудова занимает по снабжению и вроде как справляется. И… кажется, она к Герасиму Ивановичу ушла.
Кэйтлин, несколько покраснев от темы, тем более неуместной, что разговор шёл между дочкой и отцом, тем не менее дожала.
– Заведи себе кого-нибудь, пожалуйста. Горничную найми, что ли. Не дело по борделям ходить, сейчас среди этого контингента обстановка прямо-таки эпидемиологическая.
– Ох… – крутнул головой Алекс, – воспитал же на свою голову.
– Пап…
– Ладно, обещаю. Но и ты мне пообещай не заводить больше подобных разговоров, по крайней мере до тех пор, пока у самой дети не появятся.
* * *
– Лопатой прям, я те говорю! – Нетрезвый Жан-Жак, ходивший в поход с Адмиралом, уверял старых дружков, знакомых ещё по трущобам, – да пусть Шарль скажет! Шарль!
– Чё надо!? – Оторвался от смазливой девицы рослый галл, вглядываясь в полумрак таверны. Полдюжины тусклых керосиновых ламп не слишком-то хорошо справлялись с работой. Но оно и к лучшему, пожалуй – будь освещение получше, добрая половина здешних девочек отправилась бы на пенсию. А так ничего… находят пока клиентов.
– Скажи, что лопатой прям алмазы!
– Ну? Лопатой и есть. Песок гребли лопатами, да через сито, так почитай каждый раз хоть один, хоть крохотный, да алмазик.
– Врёшь! – Восхищённо выдохнул один из тех, кто собрался в трактире послушать наших героических парней.
Шарль молча пожал плечами и снова потянулся к девице, запуская лапищу в корсаж притворно запищавшей проститутке. Такое равнодушие лучше всяких слов сказало аборигенам парижского дна, что всё рассказанное – читая правда, пусть и выглядит побрехеньками.
– С собой? – Спросил жадно какой-то крысомордый тип. Жан-Жак оскалился ехидно-понимающе…
– Хрена! Об сказал, что всё по честному поделим, чтоб поножовщины и зависти не появилось. А то как иначе-то? Один на боевом посту стоял, так ему и ничего, а второй из-за никчёмности поковырялся в песке, да миллионщиком стал? Не… наш Адмирал – голова! Алмазы в общий котёл пошли, к призовым деньгам за английские корабли.
– Не дадут, – с ноткой надежды сказал ментальный близнец крысомордого, неприятно облизывая обметённые герпесом губы и сжимая грязную рюмку с абсентом.
– Как же, – захохотал рассказчик, – уже! Адмирал огранить алмазы велел, так они много дороже стоят. Денежки уже на счету! Я вот домик решил купить…
– Домик, – зашелестели голоса вечно безденежных обитателей Парижского дна.
– Под Марселем, в пригороде, – подтвердил Жан-Жак, – стоянка у флота там ныне, так что домик поближе… жениться смогу. Я и так в Париж попал как отличившийся, ну и в охрану заодно – бриллианты охраняли.
– Домик, – безнадёжно сказала молоденькая, ещё непотрёпанная Зизи, к которой уже подкатывались коты
[255], – детишки.
– Детишек хочешь? – Внимательно посмотрел на неё Жан-Жак, – а как же Париж?
– А… что мне здесь, на панель только и остаётся. Пока держусь, но жрать-то хочется каждый день. С работой же ныне туго, не тебе рассказывать – сам ведь на флот подался от безденежья.
Жан-Жак внимательно поглядел на неё ещё раз. Хорошенькая, чистоплотная, явно домашняя. Чувствовался в ней какой-то уют и нездешняя домовитость.
– А знаешь, – сказал он неожиданно для самого себя, – поехали со мной! Домику хозяйка нужна. Жениться пока не обещаю…
– Я согласна! – Выпалила девушка. Домик, ореол героя у будущего мужа… да, мужа! Чтобы он там не думал себе насчёт посмотрим. Что ещё нужно нормальной девушке, чтобы почувствовать себя счастливой?
– Быстро, – со сложной смесью зависти и радости сказала пожилая проститутка, сидевшая неподалёку, – но ты народ-то не томи, расскажи – зачем тебя в Париж отправляли?
– Алмазы охранять, – сказал матрос, притянув к себе на колени девушку, – я ж говорил! Нет? А, всё равно в утренних газетах будет… Алмазы те продавать начали, да как! Нас, героев, сам император встречал. Ага… вот как тебя видел, Шарль и вовсе поговорил с ним. Шарль? А, уже в номера с Маризой? Ну, сам потом расскажет, если захочет.
– Про алмазы, – жадно сказала проститутка.
– Вёдрами! Серьёзно говорю, так вёдрами и вносили для пущего… этого, антуражу! Тут же Об аукцион устроил, самые крупные алмазы продавать начал. Император, говорят, смеялся, когда наш Адмирал о таком попросил, но разрешил. Сказал, что героям не грех и разбогатеть, так что пусть. А алмазы те, дескать, счастливые – недаром сама земля африканская к французам благоволит, а иначе как бы мы лаймов смогли разгромить? Там ведь тоже не слабаки, лайми ребята жёсткие, хоть и сволочи. А тут вишь ты, вчистую их сделали!
– На счастье, – сказал задумчиво сам хозяин таверны (а по совместительству и скупщик краденого, наводчик, сутенёр), папаша Жиль, – я бы и сам один такой приобрёл. Маленький, конечно.
– Так и будут распродавать! – Воодушевился Жан-Жак, – нас, матросню, долго там не терпели, выпроводили вскорости. Но ухи-то есть! Говорят, вплоть до самых маленьких бриллиантов будут распродавать, да не только в Париже, но и по другим городам. Дескать, как это… а! Пусть каждый из французов получит возможность приобрести кусочек удачи нашего Флота. И пусть эта удача станет фамильной драгоценностью для французских семей.
