Пророчица не стала дожидаться ее ответа — отвернулась к окну. В комнате повисла вязкая тишина. Деми мечтала сейчас о магии, способной сделать ее незаметной… лучше вовсе невидимой. Даже хорошо, что рассвет сотрет все горькое, что было сказано сегодня.
Сглотнув горечь, она поспешила догнать Ариадну.
Они шли по длинному коридору, и каждый раз, когда перед Деми открывалась новая комната, лишенная дверей, все находящиеся там поворачивали головы. Все взгляды были прикованы к ней. Малышня пряталась за спину старших или замирала посреди комнаты, заворожено глядя на Деми. Сами старшие — подростки примерно ее возраста — либо смотрели в упор, поджав губы или что-то говоря себе под нос, либо тут же отворачивались.
Неизменным оставалось одно: никто не улыбался.
— По большей части, это воспитанники Кассандры, будущие провидцы. А еще — сироты, что потеряли родных в войне.
Острый, словно скорпионье жало, укол вины — как будто их до того было мало. Да, души их родителей бессмертны. Да, их ждут новые — и, возможно, даже лучшие жизни. Другие семьи, другие встречи и расставания. Но эти дети, что стояли сейчас перед ней, своих родителей лишены.
— Кассандра ищет в них божьи искры и старается развить их потенциал.
Ариадна, не замечая ее потускневшего взгляда, легко сбежала по ступеням. Один длинный коридор сменился другим, а она все продолжала щебетать. На самом деле, это действительно помогало Деми чувствовать себя чуточку лучше под перекрестным огнем чужих взглядов.
— После обучения у наставников — воинов, ремесленников, целителей — прежде никому не нужные сироты становятся уважаемыми жителями Эллады и охотно помогают другим. Я знаю, Кассандра может быть немного резкой, но…
Деми тихонько хмыкнула, вспомнив слова пророчицы. И все же не смогла не признать:
— Она делает доброе дело.
Ариадна закивала, и Деми даже почудилось промелькнувшее в ее глазах облегчение. Боялась, что их отношения с Кассандрой будут ровно такими же, как с Никиасом? Как будто с ним она хотела быть на ножах. Как будто больше всего на свете Деми не хотелось, чтобы ее оставили в покое.
Желательно в родном, Изначальном, мире.
Во время подъема она с интересом разглядывала энкаустикой[1] расписанные стены. Афину Палладу узнала сразу — красивая женщина с копьем, облаченная в тяжелые мужские доспехи и коринфский шлем с высоким гребнем. Разглядела и близнецов, от чьей безупречности захватывало дух — утонченную Афродиту и прекрасно сложенного Апполона. Зевса узнала по молниям в руке, Артемиду — по луку и стрелам. Был еще усмехающийся Дионис с кубком, полным вина, и Гестия, грациозно сидящая на шкуре у очага.
Так странно… В ее мире древних богов увидишь, разве что, на страницах книг, а здесь они заменяют картины с изображением великих полководцев, воинов и генералов — вроде тех, что висят в каких-нибудь элитных поместьях. Нечто обыденное, привычное…
«Они даже не умерли — в отличие от героев минувших эпох моего мира, — вздрогнув, подумала Деми. — Они прямо у нас над головой».
— Надо же, у нас новенькая! — донесся до нее обрадованный мужской голос.
Ариадна, остановившись, отчего-то вздохнула. Деми увидела симпатичного парня лет двадцати двух, одетого в расшитую золотыми нитями рубашку совсем не в греческом стиле и белые брюки. Светлые волосы слегка вились, и завитки у мочек ушей издали походили на серьги. Даже в том, как он шел, чувствовалась некая манерность — но не высокомерие. Белозубая улыбка, открытый взгляд — и Деми, лишь недавно решившая не доверять никому, кроме Ариадны, против воли прониклась симпатией к незнакомцу.
Поведя рукой в воздухе, он слегка наклонился.
— Фоант. А вы, как я понимаю, и есть Пандора, о которой гудит вся пайдейя.
Деми поняла, что он хочет поцеловать ее руку и покраснела до кончиков ушей. Но руку все же подала и была вознаграждена быстрым поцелуем.
Покопавшись в памяти, она не обнаружила ничего, что ассоциировалось бы у нее с этим именем. Поняв это, Фоант постучал костяшками пальцев по портрету Диониса.
— Ты — Искра Диониса?
— Лучше, — гордо выпятил грудь Фоант. — Я его сын. И ее, кстати, тоже.
Деми вперила взгляд округлившихся до предела глаз в Ариадну.
— Ты и Дионис?! Это — твой сын?! — Так сразу и не скажешь, какой из двух фактов шокировал больше.
Ариадна бледно улыбнулась.
— Я-ясно, — протянула Деми, понятия не имея, что сказать.
Искать общие черты в физических оболочках двух родственных душ казалось бесполезным, но она все-таки попыталась. Ничего удивительного, что ничего объединяющего Ариадну и Фоанта, кроме светлых волос с золотым отливом, не нашла.
— Но в тебе же есть искра твоего отца?
— Разумеется! Я его любимый сын!
— Спорно, — пробормотала Ариадна, но Фоант предпочел пропустить ее замечание мимо ушей.
— И каково тогда благословение Диониса?
Наклонившись к ней, Фоант подмигнул:
— Самое лучшее — пить и не испытывать похмелья!
Деми, не удержавшись, фыркнула. Ариадна очаровательно закатила глаза.
— Я лишь хотел сказать, если тебе понадобится помощь опытного проводника и знатока древних историй (а еще превосходного рассказчика)… обращайся.
Она смущенно улыбнулась Фоанту, подумав о том, что акцент на слове «опытный» он сделал совсем не случайно.
— У Деми уже есть человек, к которому она может обратиться за помощью в любую минуту, — суховато сообщила Ариадна.
— Ревнуешь к новой подруге? — насмешливо поинтересовался он.
Ариадна выдохнула, прищурив глаза — кажется, это был самый строгий из арсенала ее взглядов.
— Фоант, нам надо идти.
— Как скажешь… мамочка, — не без ехидства пропел он и, чмокнув оторопевшую Деми в щеку, танцующей походкой удалился.
Ариадна снова вздохнула.
— Кажется, у меня было слишком мало жизней, чтобы достойно его воспитать.
Деми рассмеялась смехом с немалой толикой изумления. Фоанту каким-то неведомым образом удалось хоть немного поднять ей настроение. Если учесть все свалившееся на нее снежной лавиной потрясение, это дорогого стоило.
— Боги, как это странно. Вы одного возраста, но он твой сын. А еще его родила другая женщина, а значит, у него другая мама, но все-таки он твой сын. Тебе самой не странно?
— Немного, — с улыбкой призналась Ариадна. — Представляю, как это выглядит для тебя, но в Алой Элладе после пары-другой перерождений к подобному привыкаешь. Кто-то держится за свои прошлые семьи — навещает детей, внуков и правнуков, но чаще всего старые связи истончаются — чем дальше, тем сильней — и в конце концов рвутся. Так переворачиваются исписанные страницы дневника, чтобы никогда больше не открыться. Так прячутся в шкаф, пусть и по-своему любимые, но уже прочитанные от корки до корки книги, к которым больше никогда не вернутся. Новое всегда ярче, ближе к сердцу, чем старое. К счастью или же к сожалению. Однако так вышло, что мы с Фоантом встретились в Афинах только в эту веху нашего перерождения. Его манит этот город не меньше, чем всегда манил меня.
