О чем, конечно, тут же пожалела. Ведь рядом со Сфено стояла именно она, и выглядела она куда менее опасной, нежели женщина… создание с копной живых змей вместо волос.
Никиас сделал неуловимое, текучее движение, оказавшись в на расстоянии ладони от ее носа. Взгляд Деми метался между двумя половинами его лица, не зная, на какой остановиться. На той, что внушала страх? Гладкой, ощерившейся, чернильно-черной? Или на той, что была непостижима привлекательна? Ведь это несправедливо, что человек, ненавидящий ее, так красив.
— Ты не можешь винить меня в том, что сделала моя инкарнация. Это даже была не я — не я сегодняшняя. Я — я настоящая — никогда бы…
Деми осеклась. А правда ли то, о чем она говорить не стала? Она ведь совсем не знает саму себя. Один день, несколько часов — этого слишком мало. Мало всех на свете прочитанных дневников, чтобы понять, что заставило ее открыть пифос и поставить под угрозу весь мир.
— Ты, погрузившая Элладу в пучину войны, еще и смеешь оправдываться? — В голосе Никиаса звучало неподдельное изумление.
— Будь справедлив, Никиас, — мягко укорила Ариадна. — Арес, рано или поздно, все равно развязал бы войну, и без вмешательства Пандоры.
— Правильно сказала — вмешательства. Не вмешайся она в нашу мирную, спокойную жизнь, на невинных эллинов не обрушились бы голод, болезни и страдания. Не вмешайся она, Арес не призвал бы в свою армию тысячи химер. Не вмешайся она, и Зевс задушил бы войну в зародыше. Не вмешайся она, мы жили бы в мире, который не зовут умирающим!
Никиас сорвался на крик, и от ярости в его голосе что-то замерзло у Деми внутри. Он не знал, как настойчиво она гнала от себя мысли о том, что она собственноручно обрекла богов и людей на многовековую войну. Те, что терзали ее изнутри, впиваясь шипами в сердце.
— Когда будешь прикидываться невинной овечкой, которую обижает злой инкарнат, вспомни о том, что десятки людей прямо сейчас, прямо в это мгновение погибают из-за тебя, — припечатал Никиас.
— Не пугай ее, — неодобрительно нахмурилась Ариадна. — У них будет новая жизнь, а тех, кто достойно сражался на стороне Зевса, ждет награда. Божественное благословение.
— Такое утешение для людей, которые теряют своих любимых, а свою прошлую жизнь меняют на неизвестность.
— Никиас… Кем бы Пандора ни была тогда, сейчас… ей не все равно. А значит, любые упреки несправедливы. Я это вижу. Жаль, что не видите вы.
— Хватит. У нас сейчас есть заботы поважнее, чем выяснять, кто прав, а кто виноват.
То, как уважительно Ариадна, Доркас и обитающие в пайдейе Искры обращались к Кассандре, как внимательно слушали и терпеливо ждали ее ответа, то, как вела себя сама пророчица, и навело Деми на мысль, что именно Кассандра была здесь лидером. Однако она не сомневалась, что Никиас предпочтет оставить за собой последнее слово.
— А ничего выяснять и не нужно. Истина на поверхности.
Выстрелив словами в Деми, словно пулями, Никиас сделал еще шаг. Она вжалась плечами в стену, чувствуя себя как никогда слабой и незначительной. Хрупким созданием на пути разъяренного критского быка.
— И этот трюк с амнезией, который ты провернула… Да ты попросту эгоистка. И трусиха.
— Никиас… — Предупреждающим тоном обронила Кассандра.
Он лишь резко дернул плечом, словно отбиваясь от ее слов.
— Хочешь знать, как ты оказалась в Изначальном мире? Почему перерождалась там, а не в Алой Элладе? Ты убежала через порванную завесу, не желая видеть последствия своей ошибки. Ты не осталась, не помогла нам. Ты позорно сбежала.
— Нет, я не могла, — хрипло сказала Деми.
Все ее естество противилось этому обвинению. Но себе — почти незнакомке — безоговорочно верить она не могла.
Никиас ее слабый протест даже не заметил. Продолжал говорить, вкладывая весь запас своей ярости в каждый слог:
— Ты заставила себя забыть — как же это удобно! Боль от содеянного тобой ушла, верно? Но мы помнили. Каждый день, каждый час, каждую минуту мы сталкивались с последствиями твоего поступка лицом к лицу. Вместо маленькой трусливой тебя.
— Перестань, — устало сказала Ариадна. — Деми и без тебя уже знает, что произошло. И будет узнавать каждый рассвет, пока мы не сможем исправить то, что случилось с ее памятью. Каждый раз ей придется вспоминать, какую ошибку в прошлом она совершила.
— Ошибку? — Повернув голову в сторону Ариадны, Никиас все еще нависал над Деми, из-за чего она чувствовала себя загнанным в угол зверьком. — Ученик лекаря неправильно смешал зелья — это ошибка, пекарь передержал тесто и хлеб подгорел — это ошибка. А Пандора открыла треклятый пифос, напитав Ареса темной силой и выпустив на Элладу полчища монстров… Как удобно — назвать это просто ошибкой!
— Это она и есть. — Ариадна тряхнула светлым полотном волос. — Масштабы их разные, с этим я соглашусь. Но ты должен признать — в действиях Пандоры злого умысла не было.
— Этого мы не знаем.
Слова Кассандры, что своим голосом разрезала напряженный воздух, Деми неприятно удивили. Отчего-то казалось, пророчица будет ее защищать, как это делала Ариадна.
Кассандра пристально взглянула на нее.
— Я могу увидеть чужие воспоминания, но твоих не увижу. Для меня ты — незнакомка. Я знаю о тебе лишь по многочисленным слухам, по истории, лежащей в основе Эллады. Но мы найдем способ это исправить. С магией возможно практически все.
Деми сглотнула. И, когда — если — ее память вернется… Ее снова препарирует острый взгляд Кассандры.
— Нечего и думать. Она заставила себя все забыть.
— Мы этого не знаем, Никиас.
— Разве? — Он круто развернулся к Кассандре, воинственно сложив руки на груди. — Она исчезла, когда реальность раскололась на части. И вот мы наконец находим Пандору, и что мы узнаем? Она потеряла память. Заставила себя забыть.
— Мы. Этого. Не знаем. Не знаем, что случилось с ее воспоминаниями. Не знаем, кому принадлежит печать.
Никиас издал звук — нечто среднее между коротким рыком и раздраженным выдохом.
— Почему вы так упрямы? Почему защищаете ее?
— Я не защищаю, — пожал плечами молчавший до сих пор Харон.
Деми закрыла глаза. Не сойти с ума от окутывающего ее чужого презрения, жаркой ненависти или ледяной злости помогала только мысль об искуплении. Образ, что дарил почти успокоение.
Свет надежды в ее победно вскинутых руках.
Прерывая ссору, в комнату вбежал паренек лет двенадцати. Очень худой, кожа да кости, и очень невзрачный — увидишь такого в толпе, не запомнишь. Волосы светло-светло-русые, но без золотого отлива, как у Ариадны, ресницы им в тон, бесцветные и пушистые. А по лицу с лихорадочным румянцем рассыпаны веснушки. Поцелованный солнцем мальчишка взволнованно обратился к Кассандре:
