– Ты активно накапливаешь долги, генерал,– он, наконец, посмотрел на Самаэля.– Уже второй раз я тебе помогаю.
– Не то, чтобы это было исключительно в моих интересах,– невольно нахмурился тави.– Но, так и быть, сочтёмся как-нибудь.
– Это исключительно твои интересы. Я не в восторге от перспективы войны, но нам она много вреда не принесёт. А вот ты, если всё пойдёт по самому худшему варианту истории, на плаву можешь и не удержаться.– Коротко вздохнув, Иблис протянул руку к останкам.– Ты ему предан. И он с радостью потащит тебя за собой на дно, когда все начнёт туда скатываться.
Замерев, когда от разреза шеи до его пальцев оставались считанные миллиметры, он вновь посмотрел на собеседника.
– Предположим, сейчас я расскажу тебе, как выглядит убийца. Что ты будешь делать с этой информацией? Доказать ты её не сможешь.
Хотелось возразить, но в последний момент Самаэль осознал, что в этом не было смысла. Даже при наличии у него детального описания виновника все, что он смог бы сказать главам ведомств в подтверждение – что это помог выяснить ифрит. Не просто какой-то выходец из Геенны, а её единоличный правитель. Ответ не нужно было слышать, чтобы знать: на них с Владыкой посыпалось бы только больше обвинений в сговоре с огненными.
Единственной возможностью оправдаться за всё и уберечь империю от той ямы, в которую она могла рухнуть, было наличие убийцы живым, готовым лично всё подтвердить. Будь у них портрет, на поиски бы всё равно ушло несколько дней – либо пришлось бы просить об ещё одной услуге.
– У тебя в подчинении есть тот, кто может найти всё и всех за короткое время. Снова буду должен, но попрошу его.
Удовлетворённый таким ответом, Иблис кивнул и приступил к делу. Он провёл пару минут, запустив когти правой руки в срез. Сейчас, глядя на это без той паники, которая волнами накатывала в день обнаружения тела, Самаэль невольно поморщился: ифрит смотрел в мёртвые глаза, будто действительно вёл беззвучный, только им двоим понятный разговор.
От такого зрелища мурашки бежали по спине, а в мыслях вдруг засел вопрос: если бы тело не было обезглавлено, смог бы он заставить мертвеца взаправду рассказывать свою историю?
– Рыжий,– неожиданно произнёс Иблис, заставляя вернуться в реальность.– Кожа пятнами – серая с жёлтым.
– Вахши?– Самаэль нахмурился, скрестив руки на груди.
Этот народ был не слишком вхож в империю. Обитавшие в горных местностях на востоке, они действительно заслуживали звания варваров и бездарей, которым многие легко награждали ифритов. Многие больше походили на прямоходящих ящериц, и таких в Эрейю не пускали ни при каких условиях, но более «человечные», отличавшиеся упомянутой Иблисом пятнистостью, могли порой встречаться то там, то тут. Аристократы порой любили прикупить себе парочку на рынке, чтобы потом хвастаться перед гостями цветастой прислугой. Представить, что подобный вдруг оказался в Пантеоне, да ещё и в качестве послушника, было крайне сложно.
С другой стороны, это волшебным образом упрощало задачу: едва ли по обители святого семейства толпами бегали вахши.
– Не наёмник.
– Почему?
– Три раза рубил.– Отпустив останки, Иблис указал слегка запачканными в крови пальцами на срез,– ты бы и сам мог это заметить.
Присмотревшись, что стоило сделать ещё утром в подземельях, Самаэль действительно увидел грубость разреза. Оружие в руках этот нападавший держал от силы пару раз в жизни.
– Остальное ты сам знаешь.
– О чём они говорили? Нам точно известна только одна фраза.
– Он обещал забрать её домой,– Иблис посмотрел на останки взглядом, в котором читалось сожаление.– Обещал, что Пантеон поможет спрятаться от Владыки – поэтому она без раздумий за ним пошла. Верующая ведь была.
На последних своих словах ифрит презрительно скривился.
– Порой кажется, все религиозные люди – сущие идиоты.
– Когда как,– Самаэль вздохнул.
– Почти всегда, уж поверь.– Помедлив, Иблис завернул голову обратно в плащаницу и повернулся к тави лицом.– Обвините Пантеон – вас поднимут на смех. Даже я знаю, что у вас Первородных давно считают способными только на демагогию дураками.
– С этим позволь нам разбираться самим.
Разговор с Гленном, так удачно всплывший в голове ранее, вновь вернулся.
Взглянув на ифрита, Самаэль понадеялся, что ничем особым не выдал своих мыслей, но с Иблисом угадать было невозможно. Он знал, что в столице его страны были четыре имперца ещё утром в день пропажи – должен был знать. Однако, по каким бы то ни было причинам, до сих пор ни разу этого не упоминал. Только, когда они направлялись осмотреть тело, обмолвился, что из писем было известно о назначенной Офре ночной встрече.
Заметивший, что ему что-то не по душе, Иблис чуть наклонил голову:
– Что конкретно тебя беспокоит?
– Тогда в крепости ты сказал, что принцессу убили ночью. Сейчас, когда смог осмотреть голову, остаёшься при своём?
– Конечно. Иначе бы сказал.
Помолчав, Самаэль на всякий случай попытался взвесить все «за» и «против», но в обеих категориях оказалось пусто. Хуже бы уже всё равно не стало.
– Кто были те четверо имперцев, что в то утро находились в пределах Дэва, если принцесса была мертва ещё ночью?
После некоторого промедления Иблис улыбнулся так, как мог улыбаться родитель, наблюдавший за пока ещё не всегда успешными попытками маленького ребёнка познавать окружающий мир.
– Ты, сын вашего Владыки, убийца принцессы и её служанка. Она приехала с ней, а теперь решила, что не прочь служить моей третьей спутнице.
Не подкопаться – если бы он начал допрос, опустился бы до уровня глав ведомств, у которых были исключительно обвинения, но никаких толковых аргументов. Со вздохом опустив голову, Самаэль упёрся ладонями в пояс.
– Насколько ты честен, Княже?
– Настолько, тави,– одарил его ещё одной улыбкой Иблис,– насколько это необходимо.
5.
Свинцовые тяжёлые облака, затянувшие небо, грозились вот-вот пролиться дождём, и любой, вынужденный находиться на улице, то и дело посматривал наверх. Необходимо было хотя бы на глаз определить вероятность того, насколько сильной будет гроза, и стоит ли морально готовить себя к перспективе потерять часть урожая. В это время года часто случались настоящие штормы с градом и ветром, побивавшими посевы без дальнейшего шанса на восстановление.
Дети в большинстве своём беспокоились о другом – всем им матери рассказывали старую легенду. Когда собирались тёмные облака, на небе выпускали из конюшен вороных коней с горящими глазами. Получившие временную свободу, они резвились на тучах; каждый их шаг раздавался оглушающим грохотом, и небо покрывалось яркими белыми трещинами, тут же затягивавшимися только для того, чтобы потом возникнуть в новом месте. У иных была другая версия, согласно которой гроза была тенью от проснувшейся вдруг, чтобы размяться, Великой Птицы. Взмах её крыльев создавал порывы ветра, а гром появлялся, когда она задевала лапами вершины гор святой земли, рушившиеся под её мощью.
