С закатом все затихало: придворные разбредались по домам, прислуга понемногу готовилась к следующему дню и не мешала хозяевам. В своих домах или покоях, если жили на территории дворца, каждый был волен заниматься, чем хотел – спать, перечитывать раз за разом документы в попытке найти в законе лазейку, сидеть и всю ночь смотреть в потолок, выискивая взглядом мельчайшие трещинки.
Были и те, кому приходилось не просто бесцельно смотреть в одну точку, а трудиться – работа ума ещё никогда не была лишней. Об этом беспрестанно твердил Владыка-регент, когда слышал возле своего плеча ноющий тонкий голос, и устало твердил Ноктис, то и дело назначаемый нянькой. Кому?
Дочери Его Превосходительства Владыки-регента – миловидной девушке, что до сих пор сохранила в своей внешности притягательность юности, присущую семнадцатилетним молодкам. Мадлене, впрочем, было всего девятнадцать, так что она не слишком далеко убежала от тех самых молоденьких красавиц, на которых так любили засматриваться престарелые придворные, да слишком много о себе мнившие солдаты.
«Ну где эта светловолосая красавица, и где – он?»– ворчали главы ведомств, когда им первый раз представили девушку, заранее пояснив, что в её сторону не стоит даже случайно чихать, потому что отец всегда, пусть и краем глаза, но следил. Стоило кому-то пообщаться с Мадленой, вопрос прояснялся, но только, если этот кто-то был представителем одного из ведомств или просто существом, недолюбливавшим регента лично.
Мадлена была не плоха, ни в коем случае. Держа в руках годовалую девочку, Айорг клятвенно обещал себе, что вырастит из неё достойную женщину, но, видит Птица, валакх был плох в расчётах на будущее, когда дело касалось детей. Девочка жила во дворце с малых лет, имевшая практически все.
У неё была пара слуг, была лошадь, на которую регент, скрипя зубами, потратил деньги из своего, а не государственного кармана, были лучшие платья, самые дорогие украшения и самые лучшие сладости и фрукты, какие ни попросит. Если она хотела научиться рисовать – ей приводили ментора; если хотела танцевать – принцессе Офре вдруг вздумывалось устроить приём и позвать Мадлену с собой. Если она хотела новое платье, «вот точно такое, как на дочери виконта!», платье появлялось на её постели на следующее утро, а потом в коридоре молодой мужчина мягко отчитывал регента и всё твердил: «Ты её испортишь, попомни мои слова». Если Мадлене нужно было отомстить какому-то своему обидчику, у неё был защитник, но он был строже отца и не всегда реагировал на её упрашивания, что, впрочем, не слишком её беспокоило: мало кто рисковал обижать кровинушку сударя регента. Его могли не любить на словах, но опасений он внушал достаточно.
Росшая в, казалось бы, заботе и любви, девочка с возрастом становилась все хуже и хуже нравом. Она чаще скандалила, чаще топала ногами и верещала сквозь слезы в попытке выпросить себе что-то, чего очень и очень сильно хотела. Регент всегда давал ей то, что она просила, но, когда ей исполнилось шестнадцать, стал меньше её замечать.
При ней все ещё оставался Ноктис, но стало появляться больше менторов, с которыми Мадлена отчаянно не хотела заниматься. Никуда не делись подарки, какие бы она ни требовала, а требовала она много и часто. От менторов она старалась избавляться все теми же истериками, и это работало, но отец каждый раз нанимал новых.
В этот раз за побег с занятия со стариком, вызывавшим у неё своими нудными лекциями исключительно желание поспать, но никак не учиться, Мадлена вынуждена была отбывать своего рода наказание: и она могла бы смириться с этим, если бы подобный указ поступил от отца. Родитель не счёл нужным даже показаться ей на глаза и отчитать, всего лишь поручив это сделать одному из своих людей, и от этого на душе было ещё хуже, чем от осознания того, что на её выходку никто во всем дворце толком не отреагировал.
Он всегда подсылал кого-то в последние четыре года, и в какой-то момент Мадлена поняла, что может творить все, что пожелает: все равно ведь регент не обратил бы внимания. В лучшем случае он бы смерил её безразличным взглядом и фыркнул слегка, тут же отвлекаясь на очередного более интересного собеседника.
У отца были другие, о ком ему доставляло удовольствие заботиться, и ради них он готов был бросить все свои самые важные дела – Мадлена в их число войти не смогла, как ни старалась. На первом месте всегда был её старший брат – красивый улыбчивый юноша с поразительными кудрями, завивавшимися крупными кольцами и поблескивавшими на свету, точно вороново крыло. Он был личной гордостью отца. Вторым по важности шёл тави, последние лет семь где-то пропадавший, а теперь появившийся вновь, но не соизволивший даже разок заехать к регенту. Валакх все равно нет-нет, да и вспоминал про него, особо выделяя нужды именно его крепости.
Дочь.... Ну, она присутствовала. «Впрочем, нет,– мелькнула в голове Мадлены мысль,– стоило говорить «старшая дочь».»
Невысокая, неказистая простушка, которая даже в дорогих одеждах с трудом могла сойти за дочь высокородного аристократа и одного из самых сильных валакхов среди известных, Сейрен привлекала людей своей открытостью, добродушием и чувством юмора, которыми её при рождении сполна наделили боги – неважно, какие, хоть Первородные, хоть Птица лично. Ни на что толком не претендовавшая, она даже не могла полноценно называть себя дочерью регента: Айорг не помнил матери этой девчонки, сколько та ни пыталась ему объяснить.
Просто в один день десять лет назад Сейрен оказалась на пороге дворца, рыдавшая горючими слезами и сквозь них пытавшаяся рассказать, что матушка от неё отказалась и послала к отцу.
О, этот день Мадлена запомнила навсегда – она больше никогда не видела такого отвращения на отцовском лице. Тогда девушка надеялась, что отношение такое, какое было к ней, перекинется на младшую, что эту мартышку вообще не пустят на порог, но Айорг, пусть и кривился, разрешил девчонке остаться. Когда подросла, определил её принцессе Офре в помощницы, а та была и не против, как-то резко забыв про Мадлену, с которой общалась гораздо дольше.
Мадлена надеялась, что Сейрен возьмёт на себя её бремя, пришедшая из ниоткуда, возможно, вообще не приходившаяся им роднёй. Надеялась, что появится шанс получить побольше любви – не столько, сколько получал брат, с ним тягаться не приходилось – но хоть немного больше обычного.
Судьба любила разбивать надежды на тысячи мелких кусочков. Хотя бы брат редко появлялся, заезжавший в лучшем случае раз в пару лет, чтобы проверить, все ли живы и нет ли каких занятий на его совесть. В основном он пропадал в Геенне, и в ответ на замечания об этом Айорг мог только ворчать что-то о неразборчивости старшего, а Мадлена пользовалась известным ей способом лишний раз заставить валакха щериться, как увидевший воду кот.
– От того, что смотришь в окно, знания не появятся.
Мадлена с фырканьем посмотрела на массивного ворона, спавшего прежде на стойке, сделанной специально для него. Ноктис тоже был отцовским любимчиком, и вызывал этим самым неприязнь к себе, порой смягчавшуюся: с девушкой нянчился с её первых дней. Он был прекрасным компаньоном и её матери, пока та вдруг «при странных обстоятельствах» не отказалась от дочери и не сбежала, оставив её на попечение своего возлюбленного и его сомнительного вида подчинённых.
