— А чего волос светлый?
— Дочка кагана… он принцессу умыкнул.
— Какую?
— Да кто ж его знает? Может, ладхемскую, может, виросскую, может, еще какую. Мало ли их на свете. Она и родила, стало быть. А потом померла. С тоски. Каган дочку взаперти держал, чтоб не умыкнули, пока наш-то не посватался…
— Так он…
— Не, вон, поглянь, рядом на коне. Энто и есть жених.
— Страшенный какой…
— С лица воды не пить. Зато его наш-то жаловал, и землями, и званием. Луга вон отдал, которые по том берегу пойдут. Для табунов.
— Кони у них знатные, но то степные, а у нас сживуться ли…
— Куда им деваться?
Степняки сияли золотом. И кони, и люди были убраны одинаково богато. За ними торжественным строем ступали островитяне, выделявшиеся не столько богатством, сколько мощью.
— От это мужики-то…
— Седые.
— И что? Зато он, поглянь… такой прижмет, ажно кости захрутстят…
— Так в замок иди.
— Чегой-то?
— Не слыхала? Наши бают, что остаются оне вроде бы как. Охраною. А охранять будут Замок. Так что поспешай, а то много таких… до мужика охочих. Милка вон еще когда побегла наниматься.
— А ты молчала?!
— А я чего? Я мужняя жена, мне только и можно, что поглядеть… ишь ты, а это кто выряженны?
— Ладхемцы. У них ажно две. Вон та, видишь, идет за виросского государя.
— Это рыжий такой?
— Ага.
— Чего ж они рыжего-то в государи?
— Может, другого не нашлося… я ж откедова знаю. Да и не дури голову! Каким уродился, такого править и взпёрли. А ты мне тут… ты лучше на вторую поглянь! Ксандра окрутила!
— Что-то он не больно-то радостный с рожи-то.
— А тебе бы радостно было, когда б так? Живешь себе, живешь лет триста, а потом раз и женят.
— Бедная девочка…
— Чегой-то бедная? Принцесса же…
— За мертвяка замуж…
— Так он когда мертвяком был? Она ж его и оживила. И женила.
— Бедный… а с виду приличная принцесса… откуда такая жестокость?
— Тише вы, балаболки. А не то пропустите… вона, и наши-то… а не, это энтот… из рыцарей.
— Тоже?
— Что «тоже»? Не, он живой же ж был. Поехал подвиги совершать.
— Досовершался на свою голову…
— От не скажи. Корону видишь? Кума моя баила, что слыхала, будто бы теперь он не просто так — а ампиратор!
— Чего?
— Король. Вроде как.
— Так ты и говори!
— Я и говорю!
— А на ком это он женится…
— Виросска. Ишь, шуба какая… а у меня и пальтецо уж старое, на дырах…
— Какое старое? Всего-то пять годочков как купили!
— Целых пять! А ей, небось, шубу вон кажный год справляют…
— Сказала, это же ж принцесса!
— Вот… ты меня не любишь, держишь в черном теле и ничегошеньки… говорила мне матушка, не ходи за него. А я не послушала на свою-то голову…
— Ну вот опять завелась! Купим мы тебе… ну купим шубу… честное слово!
— А наша-то лучше всех!
— А чего в белом-то?
— Вестимо, траур. Была вольною девицей, а тепериче все… конец девичеству. Станет мужнею женою…
— Ты-то чего подвывать начала…
— От эмоциев. Очень уж мне жалко…
— Кого?
— Да всех… молодые такие, а уже женятся…
Что сказать. Свадьбу свою я представляла немного иначе, но… но белое платье отстояла. Точнее отыскала в гардеробной замка что-то, пусть даже не совсем белое, скорее уж цвета топленого молока. Подшивали быстро.
Подшивали.
Ушивали.
Украшали.
И…
— Не ерзай, — тихо сказал Ричард. — А то свалишься. Что не так?
— Чешется, — пожаловалась я, замерев. С этой черной скотины, которая взяла и нашлась там, на побережье, станется меня скинуть. Исключительно из вредности. Он до сих пор фыркает и делает вид, что не знаком.
А кто, между прочим, спалил ту злобную тварюгу, похожую на пучок оживших веревок, что едва не опутала его? Ну, подумаешь, немного и гриву подожгла. Я же ж не нарочно! Да и отросла грива-то. Отросла!
А он…
Сволочь.
— Рога растут, — сказала я тихо, стараясь все же не слишком вертеться. Падать не хотелось, тем паче тут вот люди. Много людей. Слишком много людей, чтобы я чувствовала себя спокойно. И от этого зуд усиливается.
Еще и корона.
Причем не такая, как у Светозарного, а пафосная, большая и с кучей камушков, чтоб издалека было видно, кто я. Хотя я и сама не очень знаю, кто я, а корона ко всему оказалась тяжеленной.
И натирала.
И… ожерелье не лучше. Я хотела красоты? Выдержать бы эту красоту теперь.
Но до храма мы добрались. Небольшой он, так за пару недель большой и не поставишь. Хорошо, хоть что-то получилось. И жрец явно растерян. То ли доставили его сюда недостаточно вежливо, то ли проникся важностью миссии.
— Последний шанс передумать, — шепнул Ричард, снимая меня с лошади. Зубы драссара клацнули над самым ухом.
Погоди у меня.
Чтоб я больше к тебе приходила да со свежим хлебом…
— Не дождешься, — я поправила корону, что норовила съехать набекрень, тонко намекая, что правительница из меня получится так себе. И огляделась.
Люди…
Много людей.
Слишком много для маленького этого городка, который и без того взбудоражен новостями. Пусть им и не верят, но передают, приукрашивая. А стало быть, дело времени, когда последние запреты рухнут. И… к добру ли?
Страшно.
Мне. Ричарду тоже, хотя он и не показывает. Остальным… уже завтра Артан вернется в Мертвый город, которому надо бы человеческое и не такое мрачное название придумать. А с ним Мудрослава, дюжина Легионеров и пара сотен вироссцев, которые решили сопроводить «государыню».
Утешает, что корона у нее побольше моей.
А значит, неудобнее.
Брунгильда как-то даже подуспокоилась. Может, оттого что её барон наговорился, наконец, да и в целом мужиком оказался неплохим. А может, потому что с энтузиазмом принял идею отправиться куда-то там на север, но куда точно, она не знает, потому как вообще не уверена, что надо туда отправляться и кого-то спасать. Он тогда еще выразился, что на месте разберутся, надо или нет.
