Выйдя утром из палаццо, Фрэнки несколько часов бродила по городу, не зная, куда идти, что делать. Тела во дворе не оказалось. Она обыскала каждый уголок, спустилась по ступенькам у ворот, огляделась, стоя по щиколотку в грязной, вонючей воде. Затем зажмурилась, вздохнула с облегчением и ровно на секунду позволила себе поверить, что события вчерашнего дня были игрой воображения. Ночным кошмаром. Но, открыв глаза, тут же уцепилась взглядом за раны на предплечье, оставленные ногтями Гилли. Пластыри успели отклеиться, обнажилась воспаленная, изодранная кожа. Неопровержимое доказательство.
Тогда Фрэнки отправилась в город. Без конца сворачивала из одного переулка в другой, желая быть поближе к людям, к жизни, убедиться, что сама еще жива, а не канула вместе с Гилли в разлившиеся воды Венецианской лагуны.
Через пару часов бесцельных скитаний она вышла к «Даниэли». Первое потрясение потихоньку уступало место панике: что я натворила, что со мной будет? Фрэнки не была глупа и понимала, что с рук ей это не сойдет, но, быть может, получится хотя бы отсрочить расплату.
В фойе отеля было пустынно. Без электричества там царил полумрак, красные ковровые дорожки и золоченые завитушки смотрелись тоскливо и обыденно. Будто все чары рассеялись. В воздухе висела затхлая вонь – сюда наводнение тоже добиралось. Фрэнки подошла к стойке и тронула звонок, смутно удивившись, что он еще на месте – приколочен, что ли? Он тоненько звякнул, и через пару мгновений из-за соседней двери показалась голова коридорного, вид у него был загнанный.
– Sì?
Фрэнки через силу растянула губы в улыбке и спросила, говорит ли он по-английски. Тот покачал головой, но затем сказал:
– Да, может быть, чуть-чуть.
Она с облегчением выдохнула, радуясь, что консьержа на месте нет, а коридорный, совсем еще мальчик, явно растерян и перепуган, как и большинство прохожих, попадавшихся ей по пути.
– Прекрасно, – начала она. – Понимаете, я потеряла ключ. Все кругом затопило, а я…
Фрэнки умолкла на полуслове, широко распахнула глаза, изо всех сил изображая невинную овечку. Коридорный глядел участливо. Может, оттого что оба они, пусть и видели друг друга впервые в жизни, только что пережили стихийное бедствие. Так или иначе, после секундного замешательства он повернулся к висящим на стене ключам, трогать которые ему, вероятно, запрещалось под страхом сурового наказания. Впрочем, день сегодня был исключительный – так, по-видимому, рассудил и коридорный, протянув руку за ключом.
– Какой номер? – спросил он.
Фрэнки запнулась. Щекотливый момент.
– Триста четвертый, – ответила она уверенно. – Хотя нет, секунду… – Она сконфуженно поморщилась. – Вечно у меня все из головы вылетает.
Что-то подобное наверняка сказала бы Гилли. Будь она еще жива.
Лицо у коридорного сделалось озабоченное.
– Имя?
Теперь оставалось только надеяться. Что в большом отеле постояльцев не помнят по именам и лицам – если, конечно, Гилли и вправду здесь остановилась. Кто знает, девчонка вечно врала и недоговаривала.
– Гилли, – сказала Фрэнки и тут же поспешно добавила: – Гилли Ларсон.
Коридорный кивнул и открыл лежавший на стойке журнал. Бумага вымокла, но каким-то чудесным образом записи уцелели.
– Да, вижу. Синьорина Ларсон. Номер триста семь. – Он с улыбкой поднял взгляд: – Почти угадали.
Фрэнки, готовая к тому, что и номер в «Даниэли» окажется ложью, от удивления покраснела.
– Да.
Коридорный снова обернулся. Крючок с номером «307» пустовал.
– Подождите здесь, – сказал он. – Я принесу запасной.
И скрылся за дверью. Пока его не было, взгляд Фрэнки упал на ящичек с бумажными карточками. Еще через минуту ей сделалось любопытно, что это за ящичек и что в нем лежит. И тут же она поняла: регистрационные формы. Не оставив себе времени на сомнения, она наклонилась и принялась торопливо перебирать их – пальцы неловко ворошили толстую стопку, карточки липли одна к другой, – пока не наткнулась на нужную. Мисс Джиллиан Ларсон. Имя, национальность, номер паспорта. Не успев задуматься ни о последствиях этой кражи, ни о причинах, по которым на нее решилась, Фрэнки сунула карточку в карман.
Секунду спустя вернулся коридорный.
– Вот. – Он вложил ей в ладонь ключ, большой и тяжелый. Ощутив горячее прикосновение его пальцев, Фрэнки едва не дернулась. – Если вам нужна помощь, пожалуйста. С любым вопросом. Обращайтесь, пожалуйста. – Его взгляд упал на предплечье Фрэнки. – Вы ранены, мэм?
Она посмотрела на красные, воспаленные отметины на коже. Но ничего не ответила. Лишь молча развернулась, направилась к лестнице и стала торопливо подниматься, не останавливаясь перевести дух.
Комната Гилли оказалась весьма скромной и до того пропахла плесенью, что Фрэнки помедлила на пороге, прежде чем войти. Из вещей обнаружился только небольшой чемоданчик с одеждой, без единой метки или именной бирки. Фрэнки проверила все карманы, но паспорта нигде не нашла. Возможно, Гилли носила его с собой, в сумочке, или же оставила на стойке при регистрации – некоторые отели предпочитали держать документы постояльцев у себя. Наполовину использованный кусок мыла в ванной источал запах Гилли – гвоздика, корица, мускатный орех. Фрэнки швырнула его в мусорное ведро.
Уже собираясь уходить, она заметила кое-что.
На полке в шкафу лежала пачка страниц. Оригинал рукописи, вздрогнув, догадалась Фрэнки. Она сунула рукопись под пальто, взяла чемодан и направилась к двери.
Когда она выходила из отеля, у нее внезапно закружилась голова, пришлось опереться на стену, чтобы не упасть. Виски сдавило тупой болью. Та же боль поселилась в теле, в руках и ногах, которые постоянно хотелось встряхнуть, согнуть, вытянуть, что угодно, лишь бы прогнать эту зудящую ломоту. Стараясь не обращать на нее внимания, Фрэнки направилась к причалу, где ей удалось нанять гондолу – учитывая обстоятельства, это было едва ли не чудом, – чтобы отплыть подальше от берега, в открытое море.
Лодка, раскачиваясь из стороны в сторону, заскользила прочь от пристани, и Фрэнки прижала к себе чемодан, некогда принадлежавший Гилли, гадая, не ждет ли ее первый в жизни приступ морской болезни.
Когда от Венеции остались лишь смутные очертания на горизонте, она приказала гондольеру остановиться, беспокойно огляделась по сторонам и, убедившись, что вокруг ни души, открыла чемодан и опрокинула его содержимое за борт. Гондольер разразился руганью и угрозами, с патетическим жаром замахал руками, но Фрэнки не обратила на него ни малейшего внимания. Поняв, что толку от криков не будет, он уселся на корму и принялся сверлить ее возмущенным взглядом. Фрэнки перегнулась через борт и, высунувшись как можно дальше, начала топить разметавшуюся по поверхности лагуны одежду, не жалея ледяных, синеющих на глазах пальцев, – пусть все это скорее уйдет под воду, глубоко-глубоко. Сидя в гондоле, трясясь от холода, от перенесенного ужаса, она наблюдала, как пожитки Гилли потихоньку ныряют следом за хозяйкой. Гондольер пару раз хватал весло и порывался грести к берегу, но Фрэнки останавливала его, удерживая за руку, – она хотела убедиться, что утонуло все, ни следа не осталось. В последний момент она вспомнила о романе, который спрятала под пальто и которому готовила ту же участь, занесла было руку, но вдруг замерла, держа пачку страниц над водяной могилой. Зубы стучали, лицо горело, щеки, должно быть, пылали лихорадочным румянцем. Она снова убрала рукопись под пальто. Гондольер, похоже, почувствовал ее смятение и горе: на обратном пути он протянул ей плед, и лишь когда Фрэнки плотно завернулась в него, снова поднял весло.
