И даже не знаю, как ему ответить, чтобы не напороться на сарказм.
У меня снова звонит телефон, а Макарский прищуривается.
— Димасику точно рёбрышки давят.
— Это не он.
Это Карина. И сейчас она оживляет мой худший кошмар, сообщая, что к ней пришёл Володин и сказал, что Ткачёв пропал.
— Господи Боже мой, — руки начинают трястись. — Костя, у меня ученик пропал, пожалуйста, помоги найти!
— Идём, — кивает на дверь, и я даже не сразу соображаю, что он собирается выйти через свою, а мне надо через свою.
Через минуту мы встречаемся в коридоре, к нам торопливо подходит Карина.
— Володин сказал, что Рома вышел минут тридцать назад и так и не вернулся. Понятия не имею, куда ему понадобилось.
Мне кажется, что перед глазами всё идёт белыми пятнами. Я так боялась подобных ситуаций. А что если мальчишка решил выйти на улицу втихоря и что-то случилось? Господи, это же Москва! Тем более город чужой для него.
Надо собраться, это ведь моя ответственность. Именно я отвечаю за безопасность ребёнка перед его родителями.
— Спокойно, Катя, — твёрдо говорит Константин. — Тут мои ребята, что я к вам приставил, сейчас свяжусь.
Он отходит и полминуты что-то коротко говорит по телефону, мы даже до лифта дойти не успеваем, как из него выходят один из людей Макарского, которого я уже видела в поезде, а с ним и Ромка Ткачёв с виноватым перепуганным лицом.
Я с большим трудом беру себя в руки, чтобы непедагогично не наброситься на мальчишку с упрёками.
— Екатерина Валерьевна, простите, я пошёл купить газировки на первый этаж и там завис перед телеком. А потом забыл, на какой этаж надо и катался на лифте — искал. Они, блина, все одинаковые.
— Рома, ну можно же было взять телефон! — я даже зубы сжимаю, чтобы не накричать, не сорваться. — Иди в комнату и не смей выходить без разрешения.
Охранник удаляется, Ткачёва берётся проводить Карина, а мы с Макарским остаёмся в коридоре вдвоём.
— Ты вся дрожишь, — Костя сжимает мои плечи и начинает их растирать.
— Я понимаю, что таких ситуаций в работе будет масса, но…
— Тебе страшно. Я понимаю. Дети — слишком большая ответственность. Пошли, тебе надо выпить воды. Хотя бы воды для начала.
Сегодня был трудный день. Нервный, длинный. Пришлось много поволноваться, и сейчас, когда Макарский обнимает меня за плечо и прижимает к своему боку, мне вдруг так хорошо. Тепло и спокойно.
Настолько, что я игнорирую пульсирующую в голове мысль, мигающую красной лампочкой и сигналящую об опасности, когда мы входим в мой номер, а за нашими спинами защёлкивается дверь.
17
— Присядь, — Макарский мягко подталкивает меня к креслу, и я опускаюсь, прикрыв глаза.
Он отходит к столику с графином воды, наливает стакан и приносит мне.
— Держи, — протягивает. — Ты молодец, хорошо справляешься. Я, вот честно, давно бы их поубивал или до конца жизни ходил бы дважды в неделю к психотерапевту, проработав в школе, наверное, пару недель всего. А ты держишься, закаляешься. Скоро опыта будет больше, Кать. Хотя я по прежнему не понимаю, что ты забыла в школе.
— Я тебе говорила, что мне нравится работать с детьми, — делаю пару глотков воды, действительно становится чуть лучше. — Да и не представляю даже, куда могла бы пойти работать.
— Да куда угодно, — Макарский опускается рядом на стул. — Хоть даже ко мне в компанию.
— Кассиром в “Орешке”? Нет, спасибо, вот там я точно начну убивать.
Костя тихо смеётся, разряжая обстановку, и я цепляюсь за его улыбку взглядом. Надо признать, она у него очень притягательная. Будь то саркастичная усмешка, искренний открытый смех, как тогда на катере, или обаятельная улыбка, как сейчас.
— Я про головной офис тут, в Москве. Подумай, — говорит тихо.
Я слишком долго зависаю на его улыбке и на том, как движутся его губы, когда он приглушённо говорит. Не могу ничего с собой поделать. Чувствую, как вокруг нас воздух становится каким-то вязким, и у меня даже будто начинает шуметь в ушах, а дыхание сбивается.
Костя тоже это чувствует, поэтому замолкает и пристально смотрит. Я — на его губы, он — в мои глаза. Я чувствую, но ответить прямым взглядом не решаюсь. А потом и вовсе прикрываю глаза, когда между нашими лицами сокращается расстояние до минимума.
На мгновение реальность будто зависает, а потом Макарский прикасается своими губами к моим. Мягко, деликатно, осторожно. Совсем не так, как тогда в самолёте. Его губы раздвигают мои, я чувствую тёплый выдох, ловлю его, а он ловит мой. Склоняется ближе, мягко запускает пальцы мне в волосы, коснувшись мочки уха невзначай. Это прикосновение запускает ещё более странную реакцию. Во мне будто что-то начинает полыхать, целый сонм противоположных чувств: сомнение, недоверие, неуверенность, но вместе с ними желание, влечение, жажда отпустить себя и поддаться.
Надо признать, что Макарский меня привлекает. С самого начала привлекал, но голос разума был сильнее. Я давила в себе шевелящуюся симпатию к нему, как опасную, ядовитую змею, способную отравить мне жизнь. Мы слишком разные, и мне не стоит рассчитывать на серьёзные отношения. У него таких, как я, куча, я уверена. Неспроста же он один, без семьи. Такие на дороге не валяются, а значит, ему это просто не надо. А в приключения я играть не умею и не хочу.
Да, голос разума где-то там ещё маячит, но будто через толщу воды, потому что я не могу остановиться. Поддаюсь. Сама тянусь навстречу, обнимаю Костю за шею и первой проникаю языком в поцелуе в его рот.
Он принимает это за зелёный свет, подтягивает меня ближе и пересаживает к себе на колени. Характер поцелуя меняется. Он становится жарче, слаще, опаснее. Я будто медленно, но уверенно иду к красной линии, к обрыву, к неизвестности.
Горячая мужская ладонь скользит по моей спине, переходит на бедро и вниз до самого колена, вызывая нестерпимое желание напрячь бёдра. Наверное, Костя всё же чувствует какой-то импульс, хоть я и гашу это желание, и отвечает, сжав ладонь сильнее и скользнув ею обратно вверх, цепляя большим пальцем внутреннюю сторону бедра.
— Катя… — шепчет мне в шею. — Такая сладкая девочка моя.
Язык Макарского касается кожи моей шеи, заставляя задыхаться от ощущений. Так развратно и… так приятно. Он трогает пальцами мои губы, ведёт вниз к ключицам, а потом кладёт ладонь на грудь, мягко, аккуратно сжимает и одновременно прикусывает кожу на ключице.
Я чувствую, что между моих бёдер начинает гореть. Мне очень хочется, чтобы он коснулся и там. Наверное, это будет намного приятнее, чем когда я делаю это сама в одиночестве.
Второй рукой Костя крепче обнимает меня за талию, сильнее прижимает к себе, и я его чувствую. Твёрдый, внушительный член, что через одежду упирается между моих бёдер. Впервые так тесно ко мне, так реально. И это отрезвляет, пугает даже.
